Члены палаты допустили две ошибки: во-первых, они из любопытства остались в палате, в то время как, покинув ее с чувством собственного достоинства, могли бы расчистить путь для мощных контрдействий; во-вторых, оставшись в палате, оппозиция показала свое восхищение ответом Вайатта. Конечно, это была слабая реакция, всего лишь слабое отражение неприветливой улыбки, но факт остается фактом — в какой-то мере они согласились с Вайаттом. Палата выглядела так, словно в ней шли дебаты. Вайатт продолжал:
— Джентльмены, отвечающие за освещение в прессе дебатов в палате общин, возможно, не откажут мне в любезности сообщить своим редакторам, что пресс-конференция состоится в зале заседаний палаты в семь часов вечера. А теперь вы можете оставить палату.
Эта рекомендация прозвучала, как приказ. Неожиданно этот негодяй занялся другими делами. Все последующее время члены палаты для Вайатта словно не существовали. Ему и в самом деле было не до них…
Через какие-нибудь полчаса здание палаты общин было очищено от парламентариев. Члена палаты, покидавшего зал последним (бывший цеховой староста, а теперь бывший консерватор от Уолсли-Ист), пришлось убеждать, что жалование в течение какого-то времени ему еще будут выплачивать.
5
Движение транспорта и пешеходов вышло из-под контроля. Все улицы, ведущие к местам, «захваченным повстанцами», запружены машинами, число которых непрерывно увеличивается. Тысячи людей ринулись на Молл, желая все увидеть своими глазами. Сомневающиеся захотели быть очевидцами невероятных событий, чтобы позже иметь возможность сказать: «Как ни странно, но это правда». В то время как секретари, машинистки и конторские служащие с радостью покинули правительственные учреждения (лишь бы не работать!) и устремились на Парламентскую площадь, несколько миллионов людей присоединились к потоку тех, кто торопился домой, чтобы наблюдать за всем, сидя у телевизора.
Полиция, не уверенная в своей роли при изменившихся условиях и не получая точных приказов от начальства, оставалась пассивно встревоженной. Определить общее настроение массы народа оказалось ей не по силам. Если сообщения о революции не только слухи, если неожиданно появившиеся толпы — предвестник народного восстания, то полиция вполне может оказаться среди первых демонстрирующих по Стрэнду. Поэтому полицейские выжидали и наблюдали за событиями, ни во что не вмешиваясь. Осторожный сержант, патрулировавший на Оксфордской площади, заявил своему непосредственному начальнику: «Это все последствия поездок за границу. Слишком много людей выезжает туда и возвращается с континентальными идеями… Вот подождите — когда нас примут в «Общий рынок», революции будут происходить каждое воскресенье…»
Самым зловещим, или по крайней мере внушающим беспокойство, нижним чинам блюстителей порядка и законности представлялся тот факт, что народ, по существу, молчал. Констебль, дежуривший на Трафальгарской площади, заявил на допросе в полиции, что он был буквально принужден толпой двигаться к дворцу. И далее:
«Я пытался восстановить хоть какой-то порядок в районе Адмиралтейской арки. Машины и пешеходы не обращали никакого внимания ни на знаки, ни на светофоры, и в результате в течение каких-нибудь пяти минут образовался хаос. Затор был настолько сильным, что машины стали продвигаться вперед буквально по одному дюйму, а затем и это оказалось невозможным. Пешеходы смешались с машинами и бросившими их на дороге водителями… Каждый старался побыстрее попасть к дворцу… Я понял, что порядок навести невозможно. Вскоре людской поток увлек меня вперед… На Молле яблоку негде было упасть. Все двигались в одном направлении… Да, я услышал новости за полчаса до этого из радиоприемника в патрульной полицейской машине… Нет, никаких приказов нам не передали.
Больше всего меня поразила реакция окружающих. Все были спокойны… Помню, я еще подумал: «Типичные англичане, все принимают так, как есть, ведут себя в кризисной ситуации даже лучше, чем в обычное время». Потом я понаблюдал еще немного и несколько изменил свое мнение… В этой тишине и в этом спокойствии было что-то неестественное… Чего ожидал? Гм, трудно сказать, чего я ожидал… Думал, что кто-нибудь начнет смеяться или кричать: «Долой повстанцев!» Но ничего подобного не произошло. Можно было только почувствовать возбуждение, все равно как у детей, которых ведут на Риджен-стрит в рождественские дни».