— Но ведь это не горстка людей, — возразил Минтер.
— Нет, горстка. — Лэнгли даже не попытался скрыть своего раздражения по поводу сказанного Минтером. — Все в этой операции — и метод ее проведения и ход ее — говорит о том, что мы имеем дело с горсткой людей.
— Сейчас вопрос состоит в том, что предпринять, — заметил Комптон-Дуглас.
— Ничего.
Четверо уставились на графа, будто он сказал что-то неподходящее для человека с нормальной психикой. Фельдмаршал опомнился первым:
— Ничего?! Вы понимаете, что они арестовали королеву и намереваются отправить ее в Тауэр, а я являюсь заместителем начальника этой тюрьмы. Если, черт побери, ничего не будет сделано, я возьму десяток хороших парней и сам пойду на выручку королеве.
— Успокойтесь, дружище. Не нужно рассчитывать, что страна будет благодарна вам за это. Никто из ответственных лиц не станет благодарить вас за то, что вы подвергнете королеву еще большей опасности, чем она подвергается сейчас.
— Он не осмелится на такой шаг! — крикнул Минтер.
— После того как это безобразие будет ликвидировано, придется потуже затянуть лямки, — проворчал фельдмаршал. — Я буду требовать увеличения численности гвардии.
— Когда же наконец мы приступим к делу? — вступил в разговор Ригг. Его голос прозвучал в тишине подобно колоколу. — Налицо небывалая катастрофа, а перед нами пока только предложение ничего не делать. Дуглас словно перелистывает страницы «Трех мушкетеров». Но сейчас не время для королевских романов.
Комптон-Дуглас вспыхнул, крякнул от злости и как бы из засады тихо спросил:
— Что же предлагаете вы?
— Мы предлагаем простое. Мы должны вернуться в палату общин и продолжать управлять страной, будто ничего не случилось.
Лэнгли ухмыльнулся.
— Тогда непонятно, почему вы позволили себя выгнать, — пробормотал Минтер, но у Ригга, казалось, был готов ответ на все.
— Вы думаете, я не призывал наших людей не сдаваться? Если бы мы не допустили тогда ошибки и не запели гимн…
— Какое это имело отношение к делу? — спросил Минтер.
— Разве не ясно? Это был неправильный шаг. Пение привело нас к поражению. Я же говорил Эноху, что нужно было просто-напросто прогнать их.
— Почему же это не было сделано? — решительно спросил Комптон-Дуглас.
— Кое-кто предпринял попытку, но в ответ прозвучали выстрелы, и нам ничего не оставалось делать, как уйти.
— Вы упустили блестящую возможность, Ригг. Погибнуть смертью героя, быть похороненным на королевском кладбище и получить право на памятник, возможно рядом с памятником знаменитому Диззи, — это ли не счастье?!
Лэнгли явно испытывал величайшее удовольствие от этого разговора. Он улыбался и время от времени поглядывал на портрет Вольфа так, будто у него с создателем клуба был какой-то секрет.
— Когда вам надоест заниматься смешной стороной этого дела, вы, может быть, перейдете к практическим мерам…
Улыбка исчезла с лица Лэнгли, и он резко оборвал фельдмаршала:
— Мы ничего не предпримем!
Воцарилось молчание. Все выжидали. Либо старик выжил из ума, либо его хитрость была недоступна пониманию собравшихся. Они ждали, пока Лэнгли сморкался, поглядывал через окно на улицу. Потом он заговорил, растягивая слова:
— Этот человек негодяй, но он всем нам сделал подарок. Ничто не могло лучше поправить нашего нынешнего положения. Ригли должен встать на колени перед Вайаттом и поблагодарить его. И всем нам надлежит поступить так же. Народу мы надоели. Кроме всего прочего, социалисты были на пороге краха. Еще шесть месяцев — и они сами стали бы просить нас взять власть и свои руки, а это было бы нам невыгодно, поскольку нашему правительству пришлось бы принять непопулярные в народе меры и допустить в свой состав представителей других слоев населения, а все мы понимаем, что это значило бы.
И вот приходит Вайатт и все делает за нас. Он ведет дело плохо, и его скоро прогонят. Мы можем оставить это лейбористам. Что же произойдет потом? В случае провала Вайатта народ обвинит социалистов в том, что они допустили Вайатта к власти. Социалисты обратятся к нам, и тогда наши позиции станут прочнее и мы сможем принять любые меры, чтобы не допустить того, что случилось при власти социалистов.
Старик помолчал немного, внимательно посмотрел на свои большие, чем-то напоминающие высохшие прутья руки и стал сжимать и разжимать пальцы.
— Они как глина в наших руках, — продолжил он. — Мы можем лепить из них что угодно благодаря этому подарку. Толпа будет сжигать чучело этого дьявола каждый год двадцать третьего октября и благодарить монарха и парламент, то есть нас, избавивших страну от опасности повторения случившегося. А вы хотите отказаться от этого дара прежде, чем он запугает простой народ чуть ли не до смерти. Мы не станем ничего предпринимать. Пусть он порезвится день, даже год. Когда же наступит время, мы зажжем наши праздничные костры.