Роман Гринвея написан в распространенной сейчас на Западе манере — в форме изложения отдельных, на первый взгляд мало связанных между собой эпизодов, сохраняющих общую сюжетную линию. В книге немало юмора, интересных и остроумных пародийных сцен и эпизодов. Логичность, последовательность критического изложения ряда серьезных социальных и политических проблем является отличительной ее чертой.
Хотел того автор или нет, но в своем романе он критически анализирует всю английскую политическую систему, раскрывает истинный характер буржуазной демократии Великобритании, классовую сущность парламентаризма, двухпартийной системы, государственной и политической власти в стране.
Это и делает роман П. Гринвея интересным для наших читателей.
Генерал-майор ШЕВЧЕНКО А. М.
1
Из показаний сержанта Эдуарда Шо, добровольца: «Конечно, я знал, что происходит и к чему все это ведет. Мы все знали. Согласитесь, ведь у всех у нас на плечах головы, а не глиняные горшки… Политика? А почему бы и нет? Мы умеем читать нисколько не хуже гражданских и, как говорят, смотреть в оба. Нас этому, слава богу, научили… Что из этого? А то, что мы действовали не вслепую. Нам все это нравилось, отсюда и добровольное согласие. Как мне известно, полковник говорит теперь, что он возражал, но в то время никаких возражений с его стороны не было… Как он мог? Да очень просто: если заместитель министра говорил «о'кей», значит, у него не было никакого выбора, правда ведь? Нет-нет, близко с капитаном Вайаттом я знаком не был, да и кто мог его знать близко? Я слушал его речи, и этого было достаточно… О ней я знал все, но ведь она жива, правда? Когда у меня появится желание сказать что-нибудь, я сообщу вам об этом».
Из показаний сержанта Джорджа Тёрнбалла, добровольца:
«Нас было около пятидесяти. Состав смешанный, из разных мест. Лично я из Колчестера. Но не думайте, что я был единственным из этих мест. Желающих провести время в Лондоне было так много, что пришлось тянуть жребий. Я оказался в числе счастливчиков или, вернее, несчастных… Политика? Чепуха! Капитан действовал отлично. Ему нужны были добровольцы — в воскресенье в Колчестере дождь лил как из ведра, — и мы, конечно, согласились. Во всяком случае, идея у него была неплохая… Обо мне лично в деталях? Помилуйте, тогда нам придется сидеть здесь всю ночь напролет…»
Из показаний Хардвика, бывшего советника Вайатта по иностранным делам:
«Капитан Вайатт начал обращаться ко мне с предложениями за несколько месяцев до переворота. Это было как раз в период последних общих выборов. Я тогда примыкал к независимым. Насколько помню, на совещании у меня было шесть человек, и среди них он. Нет, он был не в военной форме, а в штатском. Настроение у меня было, естественно, подавленное. Он подошел поговорить со мной, когда остальные ушли, и, надо сказать, произвел на меня исключительное впечатление. Возможно, это объясняется тем, что он, как мне показалось, был очень хорошо информирован о моих политических убеждениях. Я понял, что он знаком с серией моих статей, опубликованных в малоизвестном политическом ежеквартальном журнале… Да-да, как раз эти журналы… Недовольство? Возможно. По крайней мере, я считал, что наша внешняя политика оставляет желать много лучшего, что в свою очередь отражается и на нашем международном авторитете… Простите, но вы же спрашиваете — я отвечаю. Карьеристские мотивы? Нет, не думаю, что в этом можно обвинить кого-либо из тех, кто работал с Вайаттом».
Из показаний Колина Трисена, одного из немногих арестованных районных руководителей, работавшего в машиностроительной фирме на севере страны, в прошлом сослуживца и друга Вайатта:
«Это был необыкновенный человек. Заблуждаться в этом отношении не следует… Я знаю, что говорят о нем теперь. Но ведь это не ново: на человека выливают ушаты грязи после того, как его постигла неудача. Правильно, вы можете делать свои сравнения, а я останусь при своем. Каким бы он ни был и каким бы вы его ни считали, я такой же и поэтому готов понести наказание. Я был рядом с ним с самого начала и поэтому готов следовать тем же путем, что и он, если это необходимо».
Из показаний второго секретаря государственного казначейства Малкольма Модсли в ходе предварительного следствия:
«Разумеется, я продолжал работать, когда он пришел к власти, но ведь то же самое делали тысячи других. Весьма подходящий момент протестовать против незаконного увольнения за участие в политическом выступлении. Вы предпочитаете делать различие между активным и пассивным сотрудничеством? Возможно, некоторые сотрудничали охотнее других, но что мог сделать любой из нас в тех условиях? Каждый хочет жить независимо от того, кто стоит у власти. Если государственная машина рухнет, всем нечего будет есть. Я не вижу оснований выделять меня среди остальных…»