Самое удивительное, однако, что эта загадка как-то не очень нас волновала. Не то было настроение.
— Сочиняя приключения, мы сами попали в приключение, — вяло сострил кто-то.
Мы ещё немного пообсуждали случившееся и расстались, обменявшись устало-недоуменными улыбками.
Прошло много месяцев, которые нисколько не объяснили загадку, как вдруг я столкнулся с нашим незнакомцем на улице среди ясного дня.
Странно, но я узнал его сразу, хотя он был в старом романовском полушубке, который делал его приземистую фигуру ещё приземистей. Я же до встречи вовсе не был уверен, что узнаю его даже в том двубортном костюме, в каком он был тогда.
— Здравствуйте. У меня к вам есть вопрос, — решительно шагнул я к нему, ибо его метнувшийся взгляд рассеял последние сомнения.
Он робко глянул на меня снизу вверх, рука с потёртым портфелем дёрнулась, словно он хотел им прикрыться.
— Здравствуйте, — тоненько проговорил он. — Как поживает ваша повесть?
— Замечательно, — сказал я, нисколько не преувеличивая. — Но, простите за нескромность, кто вы такой?
— Тусклая у меня фамилия… Федяшкин я… Пётр Петрович.
Лицо у него было под стать фамилии. Брови и ресницы желтоватые, выцветшие, щеки старческие, дряблые, и нос картошкой.
— Вы сейчас будете у меня спрашивать… — тоскливо сказал Федяшкин, отводя взгляд. — Может, не надо? Главное, чтобы повесть удалась…
Он даже обернулся, ища возможность нырнуть в толпу. Такой возможности не было, — я ненароком прижал его к тротуарному ограждению.
— Простите, Пётр Петрович, но вы же понимаете, чем вызван мой интерес. На моем месте вы бы тоже…
— Понимаю, понимаю, но объяснить ничего не могу.
— Не хотите?
— Не могу, честное слово! Да разве вам плохо было от моего присутствия? К чему вам знать ещё что-то?
Мы обожаем тайны в книгах и не любим их в жизни. Я не исключение. В конце концов и книжные тайны мы любим лишь потому, что на последних страницах они разъясняются.
— Нет, — сказал я твёрдо, хотя и сознавал нелепость ситуации. — Вы обязаны объяснить.
Его круглая фигура как-то сжалась, даже на полушубке прибавилось складок.
— Вы же не поверите… — Он тоскливо оглянулся.
— Я слушаю.
— Вы сами позвали меня…
— Мы?!
— Ваши мысли.
Невольно я вздрогнул. Его губы тотчас тронула печальная и вместе с тем торжествующая улыбка.
— Вот видите, я предупреждал. Не надо вам знать.
Очень хорошо! Федяшкин был шизиком.
Я снова взял себя в руки и проговорил уже спокойно:
— Продолжайте.
Нет, он не хотел продолжать, он думал, что теперь я его отпущу. Напрасная надежда. Я, сам не знаю почему, был готов взять его за шиворот дряхлого полушубка, лишь бы поскорей вытрясти из него признание. Я даже сделал мысленное движение к этому. И он испугался, как будто действительно прочёл мои мысли!
— Не надо! — закричал он. — Вы заморозите себя! Скажу, так и быть, а потом вы меня отпустите, ладно? Ах, молодой человек, как вы безрассудно поступаете со своим мозгом!
— Итак, вы телепат. Давайте дальше.
— Нет! Я не умею читать мысли! Но я ощущаю их, когда они… Понимаете, я, конечно, человек неучёный… Но если кто-то думает, так в его мозгу какие-то… эти… потенциалы меняются, излучения происходят. И когда разгорается мысль, когда она создаёт что-то, от неё исходит… тепло. Знаете, такое хорошее, хорошее тепло! Ну, этого я почти не замечаю, только вообще, фон, так сказать… А вот если она особенно разгорается, как тогда у вас, меня туда и тянет.
— Все это любопытно, — перебил я нетерпеливо. — И почти не противоречит науке. Но сами себе вы противоречите здорово.
— Как же это? Не может быть!
— Может. Когда вы пришли, наши мысли чадили, а не разгорались. Чадили! Так как?
Федяшкин сконфузился. Мне этот своеобразный шизик начинал нравиться. Он был не просто безвреден, он был ещё и трогателен в своих фантазиях. А все же почему он пришёл именно к нам?
— Нет здесь противоречия, — неуверенно сказал он. — Только не сочтите это за хвастовство…
— Да?
— Что вы видите вокруг?
Он слабо повёл рукой. Машинально я проследил взглядом очерченный им полукруг. По своим делам и заботам спешили насупленные граждане, собачьими хвостиками вились автомобильные выхлопы, по карнизам важно гуляли голуби, визжал трамвай, заворачивая на проспект.
— Так вот, вокруг всего этого витает облако мыслей, — таинственно понизив голос, сказал Федяшкин. — Но ярких точек, когда создаётся что-то новое и значительное, пока немного. Потому каждый язычок пламени драгоценен. А у меня свойство… Только опять же не сочтите это за тщеславие… Моё присутствие сразу разжигает огонь. Разве вы этого сами не заметили? Нет, нет, — воскликнул он, как бы защищаясь. — Сам я никто, бухгалтер на пенсии, но свойство у меня такое есть — помогать другим думать. Оттого я к вам и пришёл. Я ко многим хожу, так надо, им хорошо, мне, всем людям хорошо. Не верите?
Конечно, я не верил. Нисколько не верил. И все же в моей непоколебимости была маленькая трещина: его слова в принципе могли объяснить все, что случилось с нами в тот вечер.
— Отлично, — нашёлся я. — Продемонстрируйте.
— К чему? — огорчённо сказал он, переминаясь. — Все одно не поверите.
— Поверю, — упрямо возразил я и без всякой логики почти уверовал, что так оно и будет.
— Пойдёмте, — покорно согласился Федяшкин.
Я слишком изумился, чтобы возразить. Мы свернули в переулок, другой, третий. Федяшкин шёл не быстро, но достаточно уверенно, только лицо его приняло отрешённое выражение, точно он слушал какую-то далёкую музыку.
— Куда мы, собственно, идём? — не выдержал я наконец.
— Не мешайте! — вдруг резко сказал Федяшкин. И сразу засмущался с головы до пят.
— Простите… Я и сам не знаю, где-то здесь… Конечно, мы могли бы зайти в институт рядом, там тоже… Но туда не пустят без пропуска. Но мы уже близко!
Я махнул рукой и только подивился, как это я влез в столь фантасмагорическую авантюру.
Скоро мы пошли уже дворами, какими-то переходами, потом стали подниматься по лестнице, самой заурядной, с бумажками и сором у люков мусоропровода.