— Меридиан, от которого исчисляется прямое восхождение, в нашем веке обозначен четырьмя звездами: Полярной, креслом Кассиопеи, головой Андромеды и звездой Альгениб, находящейся в созвездии Пегаса. Но ни одной из них не видать…
Слова эти, прозвучавшие еле слышно, были обронены как будто безотчетно, словно сознание этого человека не принимало никакого участия в их произнесении. Они слетали с его губ и пропадали в воздухе. Монолог — это дым духовного огня, горящего внутри нас.
Владелец урки перебил его:
— Сеньор…
Старик, быть может тугой на ухо, а может быть, глубоко погруженный в свои думы, не расслышал обращения и продолжал:
— Слишком мало звезд, и слишком много ветра. Ветер то и дело меняет направление и устремляется на берег. Он обрушивается на него отвесно. Это происходит оттого, что на суше теплее, чем на море. Воздух над сушею легче. Холодный и тяжелый морской ветер устремляется на землю и вытесняет теплый воздух. Потому-то на большой высоте ветры дуют на землю со всех сторон. Следовало бы делать длинные галсы между параллелью теоретически исчисленной и параллелью предполагаемой. В тех случаях, когда наблюдаемая широта уклоняется от широты предполагаемой не больше, чем на три минуты на каждые десять лье и на четыре минуты на каждые двадцать лье, можно не сомневаться в правильности курса.
Судохозяин поклонился, но старик по-прежнему не замечал его. Закутанный в какое-то одеяние, похожее на мантию доктора Оксфордского или Геттингенского университета, он стоял неподвижно, не меняя своей надменно-суровой позы, и пристально смотрел на море, как человек, хорошо изучивший и водную стихию и людей. Он вглядывался в волны, как будто собираясь принять участие в их шумной беседе и сообщить им важную весть. В нем было нечто, напоминавшее и средневекового алхимика и авгура древнего Рима [Р35]. У него был вид ученого, претендующего на знание последних тайн природы.
Он продолжал свой монолог, быть может в расчете на то, что кто-то его слушает.
— Можно было бы бороться, будь у нас вместо румпеля штурвал. При скорости в четыре лье в час давление в тридцать фунтов на штурвал может дать триста тысяч фунтов полезного действия. И даже больше, ибо в некоторых случаях удается выгадать лишних два оборота.
Судохозяин вторично поклонился и произнес:
— Сеньор…
Старик пристально посмотрел на него. Он повернул только голову, не изменив своей позы.
— Называй меня доктором.
— Сеньор доктор, я владелец судна.
— Хорошо, — ответил «доктор».
Доктор, — отныне и мы будем называть его так, — по-видимому согласился вступить в разговор.
— Хозяин, есть у тебя английский октант?
— Нет.
— Без английского октанта ты не в состоянии определять высоту ни впереди, ни позади судна.
— Баски, — возразил судовладелец, — умели определять высоту, когда никаких англичан еще на свете не было.
— Берегись приводиться к ветру.
— Я припускаюсь, когда это нужно.
— Ты измерил скорость хода корабля?
— Да.
— Когда?
— Только что.
— Чем?
— Лагом.
— А ты осмотрел деревянный сектор лага?
— Да.
— Песочные часы верно показывают свои тридцать секунд?
— Да.
— Ты уверен, что песок не расширил трением отверстия между двумя склянками?
— Да.
— Проверил ли ты песочные часы при помощи мушкетной пули, подвешенной…
— На ровной нитке из смоченной пеньки? Разумеется.
— Хорошо ли ты навощил нитку, чтобы она не растянулась?
— Да.
— А лаг ты проверил?
— Я проверил песочные часы посредством мушкетной пули и лаг посредством пушечного ядра.
— Каков диаметр твоего ядра?
— Один фут.
— Калибр вполне достаточный.
— Это старинное ядро с нашей старой военной урки «Касс де Паргран».
— Она входила в состав Армады?
— Да.
— На ней было шестьсот солдат, пятьдесят матросов и двадцать пять пушек?
— Про то знает море, поглотившее их.
— А как определил ты силу удара воды об ядро?
— При помощи немецкого безмена.
— Принял ли ты в расчет напор волны на канат, к которому привязано ядро?
— Да.
— Что же у тебя получилось в итоге?
— Сто семьдесят фунтов.
— Иными словами, урка делает четыре французских лье в час.
— Или три голландских лье.
— Но ведь это только превышение скорости хода над быстротою морского течения.
Р35