— А смерч — чудовище, — подхватил доктор.
И, помолчав немного, прибавил:
— Вот он надвигается.
Затем продолжал:
— Сразу начинает дуть несколько ветров: порывистый с запада и другой, очень медленный, с востока.
— Восточный — это лицемер, — заметил судовладелец.
Синяя туча все росла.
— Если снег, — продолжал доктор, — страшен, когда он скатывается с горы, сам посуди, каков он, когда обрушивается с полюса.
Глаза его стали совершенно стеклянными; казалось, туча, сгущавшаяся на горизонте, одновременно сгущалась и на его лице.
Он продолжал задумчиво:
— С каждой минутой близится ужасный час. Приподымается завеса над предначертаниями верховной воли.
Владелец урки опять задал себе вопрос: «Не сумасшедший ли это?»
— Хозяин, — снова заговорил доктор, не отрывая взгляда от тучи, — ты много плавал в Ла-Манше?
— Сегодня в первый раз, — ответил тот.
Доктор, поглощенный созерцанием синей тучи, переполненный чувством тревоги, не взволновался от этого ответа, — так губка, пропитавшаяся влагой, уже не способна вобрать в себя ни одной лишней капли. В ответ на слова судохозяина он только слегка пожал плечами:
— Как же так?
— Я, сеньор доктор, обыкновенно плаваю только до Ирландии. Я делаю рейс от Фуэнтарабии до Блек-Харбора или до острова Акиля; называют его «остров», а на деле он состоит из двух островов. Иногда я захожу в Брачипульт, на побережье Уэльса. Но я никогда не спускался до Силлийсиих островов и этого моря не знаю.
— Плохо дело. Горе тому, кто с трудом разбирает азбуку океана! Ла-Манш — книга, которую надо читать бегло, Ла-Манш — сфинкс. Дно у него коварное.
— Здесь глубина двадцать пять брассов.
— Надо держать курс на запад, где глубина достигает пятидесяти пяти брассов, и не плыть на восток, где она всего лишь двадцать брассов.
— Мы будем бросать лот.
— Помни, Ла-Манш — море особенное. Вода здесь поднимается до пятидесяти футов при высокой воде и до двадцати пяти при низкой. Здесь спад воды — еще не отлив, а отлив — это еще не спад воды… Ага! Ты, кажется, испугался.
— Сегодня ночью будем бросать лот.
— Чтобы бросить лот, нужно остановиться, а это тебе не удастся.
— Почему?
— Не позволит ветер.
— Попробуем.
— Шквал, как шпага, воткнутая в ребра, лишает всякой свободы действий.
— Все равно будем бросать лот, сеньор доктор.
— Тебе не удастся даже поставить судно лагом к ветру.
— Бог поможет.
— Будь осторожен в словах. Не произноси всуе грозного имени.
— А все-таки я буду бросать лот.
— Будь скромнее. Сейчас ветер надает тебе пощечин.
— Я хочу сказать, что постараюсь бросить лот.
— Волны не дадут свинцу опуститься на дно, и линь оборвется. Видно, что ты впервые в этих местах.
— Ну да, я уже говорил вам…
— В таком случае слушай, хозяин…
Это «слушай» было сказано таким повелительным тоном, что судовладелец покорно склонил голову.
— Я слушаю, сеньор доктор.
— Ссади галсы на бакборте и натяни шкоты на штирборте.
— Что вы хотите этим сказать?
— Сворачивай на запад.
— Карамба!
— Сворачивай на запад.
— Невозможно.
— Как хочешь. Я это говорю, чтобы спасти других. Что касается меня, я готов покориться судьбе.
— Но, сеньор доктор, повернуть на запад…
— Да, хозяин.
— Значит идти против ветра.
— Да, хозяин.
— Будет дьявольская качка!
— Выбирай другие слова. Да, качка будет, хозяин.
— Судно встанет на дыбы.
— Да, хозяин.
— Может и мачта сломаться.
— Может.
— Вы хотите, чтобы я взял курс на запад?
— Да.
— Не могу.
— В таком случае справляйся с морем, как знаешь.
— Пусть только ветер переменится.
— Он не переменится всю ночь.
— Почему?
— Он дует на протяжении тысячи двухсот лье.
— Как же идти против такого ветра? Невозможно.
— Возьми курс на запад, говорю тебе.
— Попытаюсь. Но нас все равно отнесет в сторону.
— То-то и опасно.
— Ветер гонит нас на восток.
— Не правь на восток.
— Почему?
— Знаешь, хозяин, как зовут сегодня нашу смерть?
— Нет.
— Ее зовут востоком.
— Буду править на запад.