Стремительно проносится бригада аварийной службы, вызванная по какой необходимости? Ты ничего не знаешь о законах, согласно которым все эти незнакомые друг другу и тебе люди собираются на улице, куда ты пришел первый раз в жизни и где тебе делать нечего, разве что смотреть на толпу, которая прибывает и убывает, торопится, останавливается: эти ноги на тротуарах, эти колеса на проезжей части, к чему они здесь? Куда они все устремлены? Кто их зовет? Кто их отзывает? Какая сила или тайна заставляет людей ставить поочередно правую и левую ногу на тротуар, координируя эти движения с максимальной — совершеннее не придумаешь — эффективностью? Тысячи бесполезных действий пересекаются на какой-то миг в чересчур узком поле твоего почти нейтрального зрения. Люди одновременно протягивают и сжимают друг другу, словно желая расплющить, правые руки; они издают ртами звуки, составляющие сообщения, которые, видимо, имеют какой-то смысл; они двигают во все стороны щеками, носами, бровями, губами, руками, подчеркивая свои слова экспрессивной мимикой; они достают свои записные книжки, обгоняют, приветствуют, оскорбляют, поздравляют, толкают; они шествуют, не видя тебя, хотя ты сидишь в нескольких сантиметрах от них на террасе кафе и не перестаешь на них смотреть.
Ты бродишь бесцельно. Ты представляешь себе классификации улиц, районов, домов: районы шальные, районы спальные, улицы торговые, улицы мертвые, улицы кладбищенские, фасады плешивые, фасады трухлявые, фасады шелудивые, фасады замаскированные.
Ты идешь вдоль маленьких скверов, тебя обгоняют дети, они убегают и оставляют на парапете ограды железную или деревянную линейку. Ты садишься на скамейки с зелеными деревянными рейками и чугунными ножками, отлитыми в форме львиных лап. Пожилые сторожа-калеки беседуют с молоденькими няньками. На чуть присыпанной песком земле ты носком ботинка рисуешь круги, квадраты, чей-то глаз, свои инициалы.
Ты обнаруживаешь улицы, по которым никогда не проезжают машины, на которых, похоже, уже почти никто не живет, откуда переехали все магазины, за исключением какой-нибудь призрачной лавки, какого-нибудь ателье мод с витриной, обтянутой тюлем, где, кажется, навечно выставлен все тот же бледный, обесцвеченный солнцем манекен, все те же несуразные пуговицы, все те же гравюры, рекламирующие модную одежду за какой-то год, какой-нибудь мебельной мастерской, предлагающей матрацы, пружины, ножки кроватей в форме шара, оливковой косточки, луча, различные образцы волосяной набивки и тканей, или какой-нибудь будки сапожника, вход в которую прикрыт занавеской, сделанной из разноцветных пластмассовых пробок, нанизанных на нейлоновые нити…
Ты обнаруживаешь проходы: Пассаж Шуазель, Пассаж де Панорама, Пассаж Жуффруа, Пассаж Вердо, с торговцами миниатюрными моделями, трубками, стразовыми украшениями, марками, с чистильщиками обуви, с продавцами хот-догов. Ты читаешь одну за другой побледневшие визитные карточки, выставленные на витрине гравировальной мастерской: «Доктор Рафаэль Крюбеллье, Стоматолог, Специалист, дипломированный Медицинским институтом Парижа, только по предварительной записи»; «Фирма "Марсель-Эмиль Бюрнакс". Все для ковров»; «Господин и госпожа Вален, улица Лагард, 11, тел: 214 07 35»; «Меню дружеского ужина-встречи бывших учеников колледжа "Жоффруа Сент-Илэр": "Морские сокровища в ледниках", "Скала Перигор в черном жемчуге", "Спящая Красавица в серебристом озере"».
В Люксембургском саду ты смотришь на пенсионеров, играющих в бридж, белот или таро. Недалеко от тебя, на скамейке, сдвинув ноги и опираясь подбородком на набалдашник сжимаемой обеими руками палки, неподвижно сидит и часами смотрит перед собой в пустоту похожий на мумию старик. Ты восхищаешься им. Ты пытаешься проникнуть в его секрет, найти его слабость. Но он кажется неуязвимым. Должно быть, он — глух как тетерев, наполовину слеп и, скорее всего, паралитик. Он даже не пускает слюну, не шевелит губами, почти не моргает. Солнце вращается вокруг него: может быть, все его внимание направлено на отслеживание своей тени; должно быть, у него уже давно расчерчены метки; его безумие — если он безумен — в том, что он, наверное, принимает себя за стрелку солнечных часов. Он похож на статую, но имеет перед статуями преимущество, поскольку может, если захочет, встать и пойти. Он похож и на человеческое существо, несмотря на свою птичью голову, свои брюки, вздернутые до подмышек, свой галстук парнасца для начальной школы, но имеет перед человеческими существами преимущество, поскольку может часами и без видимых усилий оставаться неподвижным, как статуя. Ты хотел бы этого достичь, но — наверняка из-за твоей юности, неуместной на поприще старения, — ты слишком быстро начинаешь нервничать, твой ботинок шаркает по песку, твои глаза блуждают, твои пальцы постоянно сплетаются и расплетаются.
Ты снова вышагиваешь наугад, ты плутаешь, ты кружишь. Порой ты намечаешь себе нелепые маршруты: Домениль, Клинянкур, бульвар Гувьон Сен-Сир, музей Почты. Ты заходишь в книжные магазины и пролистываешь книги, не читая. Ты заходишь в галереи и скрупулезно осматриваешь выставки, останавливаясь перед каждым холстом, склоняя голову направо, прищуривая глаз, наклоняясь, чтобы прочесть название, дату и имя художника, отходя, чтобы лучше видеть. Перед выходом, в книге отзывов ты оставляешь огромную неразборчивую подпись и выдуманный адрес.
Ты садишься в глубине кафе и методично строчку за строчкой прочитываешь газету «Ле Монд». Это отличное упражнение. На первой странице ты читаешь заголовки, рубрику «изо дня в день», сообщения из-за рубежа, на последних страницах — колонки происшествий и объявлений (вакантные места, поиск работы, представление и передача дел, коммерческие предложения, продажа и покупка недвижимости, особняки, участки, квартиры (продажа), квартиры (в строящихся домах), квартиры (покупка), торговые помещения, аренда и прокат, предприятия, капиталы, ассоциации, занятия и уроки, пожизненная рента, машины, бокс, животные, подержанные вещи), сообщения и уведомления (приемы, рождения, помолвки, свадьбы, кончины, благодарности, аукционы в Отель Друо, экскурсии и конференции, защиты диссертаций), кроссворды, которые ты разгадываешь почти в уме (не католическое, когда его крестят: вино;[6] артикль смерти: ла;[7] неразлучны, когда их разбивают: желток и белок в яйце; его существование предшествует его сути: Антар;[8] если он — за порок, то, возможно, лишь потому, что он против: адмирал[9]), а еще метеорологические прогнозы, программы теле- и радиопередач, репертуар театров и кинозалов, биржевые сводки. Ты читаешь странички тематические (туристические, социальные, экономические, гастрономические, литературные, спортивные, научные, драматические, университетские, медицинские, женские, педагогические, религиозные, провинциальные, космические, урбанистические, морские, уголовные, профсоюзные); ты читаешь обзоры (международная политика, зарубежные новости, французская политика, события в стране, краткие новости), пространные исследовательские статьи, которые растягиваются на три-четыре номера, приложения, посвященные какой-нибудь стране, региону, продукту, рекламные вкладыши.
Через твои глаза — столь зоркие и внимательные, что ты даже вычитал набранный мелким шрифтом тираж номера и в очередной раз удостоверился, что он был напечатан в профсоюзной типографии и проверен BVP и OJD,[10] — прошло огромное, гигантское количество информации. Однако твоя память сознательно ничего не удержала: с одинаковым отсутствием интереса ты прочел, что акции «Понт-а-Муссон» падают, цена на сталь резко снизилась, а Нью-йоркская биржа играет на повышение; ты узнал, что следует доверять опыту самого старого кредитного банка недвижимости во Франции и сети его специалистов, во Флориде убытки от тайфуна «Барбара» достигли трех миллиардов долларов, а Жан-Поль и Люка рады объявить о рождении своей сестренки Люси. Прочесть «Ле Монд» это значит всего лишь потерять или выиграть час, два; это значит еще раз взвесить, до какой степени все тебе безразлично. Иерархии и предпочтения должны рухнуть. Ты еще можешь удивляться, как комбинация из трех десятков типографских знаков, подчиняющаяся в конечном итоге очень простым правилам, способна создавать каждый день тысячи сообщений. Но к чему тебе принимать их, к чему расшифровывать? Тебе важно лишь то, что время течет и тебя ничто не берет: твои глаза читают строчки медленно, одну за другой.
6
Игра слов с заменой прямого смысла переносным в устойчивых выражениях: pas très catholique доел, «не очень католическое» (т. е. непристойное, неправильное); baptiser le vin доел, «крестить вино» (т. е. разбавлять его водой).
7
Игра слов на несовпадении идиомы à l'article de la mort, означающей «в смертный час», и разных значений сущ. article — «статья, глава, раздел; товар», а также «артикль» как грамматическая категория, в данном случае артикль существительного женского рода «смерть» — la.
8
Игра слов: Антар — арабский поэт, полководец (VI в.) и «Elf Antar France» — фирма техобслуживания автомобилей (заправка, ремонт, профилактика).
9
Игра слов: vice — «порок», но vice-amiral — «вице-адмирал»; contre — «против», но contre-amiral — «контр-адмирал».
10
BVP (Bureau de vérification de la Publicité) — огранизация, проверяющая и контролирующая рекламу. OJD (Office de Justification de Diffusion) — организации по контролю за распространением печатной продукции.