— Ребята, я для вас станцую такое, что…
Она не договорила, подошла к барменше — объяснить, какую мелодию поставить. И вернулась в тот задрапированный тканью угол, который был у нас миниатюрной сценой.
Она танцевала так, что мы следили затаив дыхание. Ее руки были столь гибкими, что казалось, что в них нет костей. В какой-то момент, после резко взмаха руками, ее ультрамариновый бюстгальтер оказался на полу. Спустя минуту она избавилась и от трусиков, оставшись лишь в мало что прикрывавшей юбочке.
Она вернулась за наш стол и, казалось, не замечала своей наготы. А мы наперебой пытались подать ей что-то, подлить коктейль или соки, стараясь при этом как бы ненароком прикоснуться к ее упругой груди.
В тот вечер она танцевала для нас еще дважды.
На следующий день сотрудники лаборатории сияли от счастья. Нам показывали диаграммы соотношений эмоции — раздражители, биологический эквивалент технического понятия сигнал — шум. Мощный эмоциональный всплеск открывал дорогу к подсознательному. Мы получали способ объяснить мозгу — как использовать дополнительную память. Чтобы нам не нужно было бы усилием воли пересылать образы в дополнительную память, а чтобы мозг сам пересылал на кристалл все, что не относится к физиологии организма.
— Надо будет пригласить эту танцовщицу еще раз, — смеялась доктор Анна. — Мало того, что вы получили разрядку и посмотрели ночью шикарные эротические сны, так еще и продвинули вперед исследования.
— Мы вам давно об этом говорим! — подскочил Рон. — А вы нам не доверяете — как будто эти тонны металла и керамики, работающие по неотлаженной программе, выдают истину в последней инстанции! Я могу позвонить своей подруге, чтобы она приходила в субботу с ночевкой?
— Не так быстро! — этот вопрос еще обсуждается, — доктору Анне приходится умерить веселость.
— Я думаю, это случится скоро.
— Как скоро? — в разговор вступает Эрик. Его голос резок, как никогда. Мы знаем почему. Эрику регулярно сняться сны, в которых его жена с кем-то другим. Сны его имеют столь высокий эмоциональный накал, что реконструированные образы на экране выглядят почти как фотографии. Аналитики поражаются, как при таком эмоциональном накале он не просыпается в холодном поту. Некоторые эпизоды из его снов доктор Анна приказывает удалить. Даже в вывернутом наизнанку мире нашего эксперимента, есть вещи, выходящие за грань допустимого.
— Как можно двигаться вперед с постоянной оглядкой — а вдруг что-то, при определенных условиях, окажется имеющим несколько отличное от предусмотрено значение, что в дальнейшим может оказать некоторое влияние…
— Я сделаю все, что в моих силах, — заверяет его доктор Анна. — Вы же знаете, я не могу решить это единолично, а Хенк и Гроссман в отъезде.
— Я слышал, — ехидно говорит Эрик, — что изобрели такой аппарат: телефон называется. Что мешает воспользоваться им?
— Накопилось много вопросов, ждущих решения…
— Это моя вина? Ты согласна, чтобы в субботу приехала моя жена? Да или нет?
Доктор Анна загнана в угол. Ей ничего не остается, как сказать «да», иначе Эрик устроит скандал. У него уже было несколько срывов.
Эрик звонит всем нашим профессорам — Шварцу, Хенк и Гроссману. Каждый из них по отдельности не смеет отказать Эрику, зная я о его проблемах и срывах.
В субботу вечером появляется жена Эрика, чтобы увезти его домой.
Все полагали, что она останется с ним, но Лидия — жена Эрика — непреклонна. Она не может быть с ним тогда, когда ведется непрерывная запись его биотоков.
Через час примчалась профессор Хенк и начала уговаривать Лидию остаться. Она даст команду отключить контроль. Подобно тому, как отключаем контроль, когда моем голову. Даже вытащим батарейку из шапочки.
И тут вспыхивает скандал между Эриком и Лидией. Он обвиняет ее в том, что она ставит эти препоны специально, чтобы не оставаться с ним. Он с таким трудом добился разрешения на эту встречу, а она смеется над ним.
В час ночи приезжает доктор Анна. Вытащили из постели. Но у Эрика уже истерика. У Лидии — тоже.
В воскресенье невероятная тишина. Кажется, все ходят на цыпочках. Мы без слов сговорились не оставлять ни на секунду Эрика одного.
В понедельник начинается то, что вошло в историю эксперимента, как профессорская война. Учёные обвиняют друг друга в том, что программа эксперимента не корректируется в соответствии с получаемыми результатами, что не заботятся об участниках эксперимента, о том, что за бумагами и теориями не видят живых людей, наконец в том, что довели Эрика до трех нервных срывов. Ни по одному вопросу договориться не сумели.