— А умирать? Если никто не будет умирать, то скоро не останется места для людей…
— Мыслишь по-старому. Физические существа, называемые Homo Sapiens, будут умирать, а их сознание…
Мы запутываемся. Ощущаем, что подошли к границе изведанного, к границе понимания. Лео продолжает делиться своими предположениями о будущем устройстве мира, но нам всё сложнее угнаться за ходом его мыслей.
— Погоди, закончим круг обмена душами, — говорю я. — Тогда продолжим. У меня предчувствие, что мы тогда будем на некоторые вещи, а может, и на многие, смотреть иначе.
— Главное, сохраните отношение к своим девушкам, — смеётся Лео.
— Ты откуда знаешь наше отношение к… — Оскар делает недоумённый вид.
— Так уж получилось, — в тон ему отвечает Лео. — Но более ни слова.
— Сам-то когда подружку найдёшь?
Лео смеётся, сводя всё к шутке.
— Главное в сказанном тобой предложение — “найдёшь”. Как только найду — так сразу.
— Сабина и Инбар тебя не привлекают?
Лео вспоминает старый анекдот:
— Господь подводит к Адаму Еву и говорит — выбирай себе жену…
— Инбар тебе не нравится?
— Взрывоопасна. Гремучая смесь: отец — еврей, мать — японка. Непредсказуема.
Мы наперебой уверяем Лео, что непредсказуемость — неотъемлемая черта всех девушек. Отговорка не принимается.
— А Сабина?
— Сабина меня просто пугает. С ней что-то не то. Она сейчас всё схватывает “на лету”, но у меня такое ощущение, что это кончится кризисом. Не могу понять, откуда у меня это предчувствие, я стараюсь её не нагружать в последние дни.
Накаркал. На следующий день с Сабиной случился приступ. Она сидела у аналитиков, с ней занималась Анна. Неожиданно схватилась за голову:
— Словно кто-то по затылку ударил…
Анна велела расслабиться и закрыть глаза. На экране контроля тем временем появились признаки резкого изменения состояния мозга. Через пол минуты Анна вскочила. В это же мгновение у Сабины началась рвота.
Через десять минут магнито-резонансная томография показала, что у Сабины в голове лопнул кровеносный сосуд. А ещё через час срочно прибывший в клинику специалист по эндоваскулярной хирургии зашил лопнувший сосуд. Сабину перевели в реанимацию.
Случившееся произвело на всех жуткое впечатление. Был объявлен перерыв — до особого объявления — на все занятия и тесты. Из уст в уста передавали одну и ту же, простую, но нелепую по форме фразу — “хорошо, что это случилось в клинике”. Суровая реальность этой фразы всем была понятна: в домашних условиях можно упустить время, и тогда исход болезни был бы не прогнозируем. Летальность при таком заболевании достигает двадцати процентов.
Вечером мы решили — срочно переходим к следующему этапу, иначе всё могут сдвинуть на много дней, а то и недель — пока не выяснят, почему у Сабины лопнул крупный сосуд головного мозга.
Утром мы с Оскаром обменялись содержимым биолектронной памяти.
Я удобно устроился в кресле и изучаю фрагменты души Оскара. Делаю это не спеша, стараясь н напрягать себя.
Знакомлюсь с тем, как Оскар относится к другим людям. Это странное и увлекательное путешествие по запечатлённым в памяти образам. Я концентрирую вниманию на Гроссмане, и получаю цепочку запомнившихся высказываний профессора, обрывки разговоров, и даже недосказанные реплики. Проскальзывают старые оценки чьи-то — пока не могу понять, чьи — высказывания о нём.
Я пробираюсь сквозь чащу образов, как через лес. Некоторые образы — в первую очередь, себя — оставляю “на потом”. Путь к общему лежит через детали. Мелочи помогают понять главное.
Даша занимает в мыслях Оскара менее значимое место, чем я полагал. Он коротает время с Дашей, но сквозь пелену воспоминаний постоянно пробивается его прежняя подруга. Я понимаю — полученная рана гораздо глубже, чем я полагал. Оскар уговаривает себя, пытается забыть, но это не удаётся.
Много образов, которые мне не знакомы, или не удаётся узнать. Предстоит ещё понять, насколько они важны Оскару.
Большую часть дня я провожу в своей комнате, в гостиничном блоке. Доступ к памяти я блокировал, оставив лазейку только для Лео — чтобы мог проконтролировать. Лео устроился на стуле в коридоре, и никого в наши комнаты не пускает. Я слышу, как он объясняет Майе и Даше, что нас не надо беспокоить.
Утром всех нас вызывают к Шефу — профессору Шварцу. У него уже большая часть нашего руководства — Гроссман, Хенк, доктор Анна. Они не скрывают своего возмущения тем, что мы вчера самостоятельно провели сложный опыт, хотя было чёткое указание — временно прекратить эксперименты.