С помощью биотоков можно научится управлять протезом руки. Потому, что мозг знает — раньше рука была, воспоминания о ней сохранились. Можно сделать даже протез глаза. Потому, что у человека, родившегося слепым, в мозгу есть всё необходимое для приёма сигналов по зрительным нервам от глаз. Эволюция позаботилась. И страшную патологию — отсутствие глаз — можно хоть как-то исправить.
Попытка объяснить мозгу, что ему доступен новый боиоэлектронный орган, напоминает сказочное “Пойди туда — не знаю, куда и принеси то, не знаю что!”.
Я сижу с доктором Анной у сдвоенного монитора. Она сразу сказала, что работать будем именно так — я не пациент и не подопытный кролик. Я ученый, занятый научным исследованием. Её полноправный коллега.
— Попробуй вспомнить своё детство, — просит она. — Самые ранние впечатления.
Я помню себя с трёхлетнего возраста. Мы с папой идем по парку, и я вижу карусель. Останавливаюсь, и долго, как зачарованный, смотрю на неё. Наверное, прошу у отца покататься, ибо следующее воспоминание — отец сажает меня на красивую лошадь из папье-маше. Но я хочу вместе с отцом! Я боюсь один! Возможно отец, объясняет, что это детская карусель, и ему туда нельзя. Я реву, и отец снимает меня с лошади. Я забираюсь на руки и крепко обнимаю. Я не хочу расставаться с ним хотя бы на секунду.
— Как выглядел отец? Как он был одет?
Я пытаюсь прорваться через толщу воспоминаний. Но всё расплывчато и не ясно.
— Ищи! Ищи по всем закоулкам памяти! Это очень нужно!
Я сижу с закрытыми глазами и пытаюсь вспомнить, как выглядел, и как был одет в тот день, тридцать лет назад. Я умоляю свою памяти — помоги мне!
В голосе доктора Анны появляются нотки мольбы. Подобно тому, как я умоляю свою память вытащить из самых дальних закутков её воспоминая о том летнем дне, она умоляет ещё напрячься, мы близки к цели!
В мозгу регулярно вспыхивают парами искорки. Это импульсы, посылаемые из вне в мою новую память. По вживлённым электродам. Я вижу искорки — значит, дополнительная память работает и передаёт раздражения в мозг — как и полагается. Мы бьёмся над тем, как научиться управлять ими.
Я пробую ещё, и ещё раз пробиться в туе уголки памяти, в которых должны были остаться подробные воспоминания об отце в тот день тридцать лет назад.
Я чувствую, что доктор Анна трогает меня за руку. Открываю глаза.
— Остановись. Отдохни. — Она показывает на экраны.
Уровень эмоционального напряжения — как любит она говорить — зашкаливает. Никакой шкалы, разумеется нет, это не скорость которую можно измерить в каких-то общепринятых единицах. Есть разработанная в лаборатории методика, способная превратить эмоциональное напряжение в график на экране. Сейчас он напоминает восхождение на вершину. Ещё несколько графиков следуют вдогонку эмоциональному напряжению. Один из — пульс. Вершина этого графика замерла возле отметки “160”.
— Что-то есть, — в очередной раз говорит она. — Вот возбуждающие импульсы, а вот — отражённые сигналы. Ты их видишь! Отдохнёшь, и мы попробуем по-другому.
На втором экране — размытый силуэт мужчины, слегка ссутуленного, словно он собирается бежать. Анна видит, что я изучаю картинку.
— Это ты так представлял отца. Никаких конкретных деталей. Схема.
Они умеют фиксировать зрительные и слуховые образы, возникающие в мозгу. Из-за этого персонал, работающий с нами — биологи, аналитики, лаборанты и даже программисты — были строго предупреждены перед началом эксперимента.
— Тем, кто умеет обижаться — здесь не место, — говорил шеф перед началом эксперимента, обводя всех свирепым взглядом. — Вас мысленно обозвали собачьим дерьмом. Ну и что? С вас убудет? Помните, испытуемый находится в том состоянии, в котором вы никогда не были и, скорее всего, не будете! Ему можно все. Скажу иначе — теперь мы — одна большая семья. В семье допустимо то, что не допустимо за ее пределами. Добавлю также — за пределами семьи никто не должен знать, что происходит здесь.
Проходит десять минут, параметры моей нервной системы возвращаются в норму, и мы повторяем. Так проходят дни и недели.
Я умоляю свою память, своё сознание, своё подсознание поверить — что это очень надо и очень просто — пробиться к дополнительной памяти. Восточная поговорка гласит “Сколько не говори “халва” — во рту слаще не станет”. Те, кто придумал эту поговорку, ошибались. Станет. Всё дело в подсознании. Если его убедить, что от слова “халва” во рту будет становиться слаще, то так оно и станет.
Скажите слово “халва” и потом положите в рот кусочек халвы. Повторите сто раз. На сто первый вы почувствуете во рту вкус халвы ещё до того, как кусочек этого лакомства попадёт вам в рот.