В глазах его промелькнуло горькое выражение, но остальные черты лица дышали профессиональной гордостью.
— Да, строительство! — подумал Браун. — Строительство на телах замученных людей. Строительство во имя войны и смерти, а население мерзнет в одежде военного времени, ест хлеб военного времени, живет в домах военного времени.
Но ничего этого Северин Браун не высказал. Вслух он воскликнул:
— Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — ответили чернорубашечники особенными, звенящими голосами. Он тоже должен научиться говорить так.
Рычащий автомобиль быстро спустился с холмов и огни воздушной базы быстро погасли вдали.
Северин Браун вспомнил о них снова много позже, когда ему сказали, что вся страна усеяна такими базами, незаметными с высоты, недоступными со стороны дорог. И каждый из этих скрытых ангаров поглощал все новые и новые аэропланы, которые тысячами выбрасывали заводы Германии.
Гитлер ждал своего Великого Дня.
Северин Браун также ожидал своего Дня.
Мерный шум «мерседеса» в конце концов убаюкал натянутые нервы и, когда машина подъезжала к Мюнхену, Браун тихо дремал.
Черноносая машина проскользнула по тихим еще улицам и остановилась у большого особняка.
Три штурмовика быстро распахнули дверцы автомобиля и, выскочив еще на ходу, взбежали по ступенькам лестницы не оглядываясь. Это кошачье движение было изобретением Муссолини и имело целью защиту от возможных нападений злоумышленников.
Оно было также типичным для нацистов, которые всегда так торопились, точно кто-то гнался за ними по пятам.
Через минуту один из штурмовиков вернулся и кивнул Брауну. Тот вышел из машины, расправил затекшие члены и поднялся по широким ступенькам лестницы.
У сводчатой двери его встретил здоровый, краснолицый штурмовик, которого он раньше не встречал. Рука нациста поднялась в стереотипном приветствии:
— Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — пролаял Браун.
Дом, куда его привезли, был первым штабом нацистов. Гитлер получил его в подарок от своих богатых единомышленников.
В этом доме были намечены первые «чистки», были приговорены первые жертвы.
Штурмовик сказал Брауну:
— Добро пожаловать!
Добро пожаловать… Но куда? зачем?
Какая-то страшная тайна, пронизанная запахом смерти, наполняла весь этот дом.
Затем штурмовик ввел Брауна в комнату с мрачными, коричневыми стенами и низким бревенчатым потолком и указал ему за стол.
За другим столом, немного дальше, сидело около десятка других штурмовиков, но ни один из них не выказал никакого интереса к Брауну.
Они разговаривали между собой тихо, как заговорщики.
Северину Брауну показалось вдруг, что стены надвигаются на него и вот-вот раздавят.
Здесь было так пусто, несмотря на многолюдность, так холодно!
Даже стыдливый луч света, проникавший через окно в сердце этого мрачного дома, казался холодным.
Вошел слуга с несколькими бутылками пива. На столе зазвенели кружки.
Северин Браун отпил глоток, чтобы утолить жажду, и был доволен, когда штурмовик, отерев усы, встал со стула.
— Автомобиль ожидает вас, — сказал он.
— Автомобиль? — эхом откликнулся Браун.
— Да, — ответил штурмовик. — Вам ведь надо ехать дальше!
У него не хватило мужества спросить, куда именно.
Молча прошел он через распахнувшиеся перед ним двери, так же молча вошел в машину и занял свое место. Сейчас же рядом с ним прыгнули в машину конвоиры и «мерседес» с воем полетел дальше.
Мчались сначала по главным улицам, потом мимо церкви Богоматери с ее круглыми башнями, через средневековую площадь Марии. Затем повернули в узкую боковую улочку, задержались на момент перед пивной, в которой пятнадцать лет тому назад Адольф Гитлер замыслил свой кровавый путч.
Чернорубашечники сорвали шапки и с какой-то особой теплотой произнесли «Хайль».
Северин Браун также отсалютовал.
Главный герой этого путча был в его представлении далеко не героем: перед взором Брауна встал человек с дикими, испуганными глазами, со смешными маленькими усиками, согнувшийся в три погибели и бежавший по этим самым улицам с рукой, простреленной пулей.
Пуля в руке Гитлера!
— Боже мой, — подумал Браун, — почему она не попала ему в голову?
Рессоры мягко подпрыгнули еще несколько раз и скоро старый Мюнхен остался позади.
В течение остального дня перед путниками бесконечно развертывалась скучная белая дорога.
Час за часом выливалась из-под поющих шин длинная бетонная полоса.
Обогнули Нюренберг, где каждый год устраивался нацистский конгресс.