Когда-то в молодости доктор Мюллер был в этом городе. Он посетил старинный замок и видел страшные орудия пытки, которыми тот славился.
Но нацисты перещеголяли предков: они могли их поучить своему искусству.
Дальше по автостраде, через шелестящий, зеленый Франконский лес. Здесь дорога шла так высоко, что с нее были видны крыши домов Грейца, Шлейца и Геры, расстилавшихся внизу.
Наконец, к закату, горы стали сменяться равниной и вечером перед путниками засверкали вдали в тумане огни большого города.
Северин Браун знал, что это Берлин. Он знал, что его привезут сюда, когда они проезжали еще мимо других городов.
Орангенбург остался далеко позади — значит, его везут не в концентрационный лагерь. Оставался только один пункт назначения, «Берлин», но зачем его решили привезти сюда — было загадкой, которую Северин Браун не мог разрешить.
Было уже темно, когда «мерседес», пролетев по Авиевой дороге, проскочил через восточные ворота столицы и оттуда помчался по Принц-Регент-штрассе к центру города.
Тут шофер остановился перед высоким зданием из красного кирпича.
Теперь чернорубашечники держались уже иначе. В них как произошла какая-то перемена, их речи стали звучать воинственнее, в манерах стало больше наглости, в глазах появилось выражение власти. Чувствовалось, что они здесь у себя дома.
Северину Брауну стало вдруг страшно.
Здесь пульс нацизма бился со всей своей силой.
Штурмовики провели своего гостя во внутрь дома и, не задерживаясь в слабо освещенном вестибюле, поднялись по витой каменной лестнице во второй этаж.
Затем, через скрипящую дверь с левой стороны лестницы, они вошли в узкий коридор и остановились посредине.
— Вот ваша комната! — сказал один из конвоиров, показывая на комнату направо.
— Простите, — спросил Браун, не будучи уже в силах сдержать своего беспокойства. — Не будете ли вы так добры сообщить мне, почему я здесь?
— Ах вот как, — засмеялся один из штурмовиков.
— Вы думаете, что у вас есть какое-то право спрашивать?
— Конечно. Я послужил моей стране. Я — не свинья. Я хочу быть около моего Фюрера!
— Не так-то скоро, господин Браун, — нахмурился штурмовик. — Не так-то скоро! Вы нам, конечно, понадобитесь и, когда потребуется, вам все скажут. Вы узнаете тогда, что значит убивать.
— Или, — заметил Браун, — быть расстрелянным самому?
— Осторожнее, — оборвал его нацист, снижая голос почти до шепота. — Вы слишком много разговариваете.
Браун коротко поклонился:
— Простите!
— Хорошо. В шесть часов утра вы услышите звонок. Будьте готовы к этому времени. Вас позовут. Хайль Гитлер!
Чернорубашечник круто повернулся на каблуках и Браун остался один.
В этой комнате с высоким потолком и ослепительно белыми стенами его вдруг охватила невыразимая тоска.
Он никак не мог разгадать этой психологической загадки.
Обычно во всех нацистских процессах людей казнили без промедления. Почему же его привезли сюда?
Или это странное заключение было новой формой казни? Или они хотят вызнать его мысли и посадили сюда для того, чтобы незаметно следить за ним? Или, наконец, его просто охватывает мания подозрительности — результат чтения нацистских книг, повлиявших на мозг… чей мозг?.. Доктора Моллера или крестьянина Северина Брауна из Мондзее?
Северин Браун бросился в постель. Но спать он не мог. Немного времени спустя он встал и подошел к окну, выходившему на большой, ярко освещенный двор. Высунувшись из окна, он увидел, что в том корпусе, где была его комната, окна не имели решеток, тогда как в боковом корпусе все окна были исполосованы железными прутьями.
Свет со двора падал на эти окна и в них можно было различить изможденные лица. Они то появлялись, то исчезали. — Что это были за люди? По коридору раздался стук сапог… и гулкое «Хайль» прокатилось под сводами здания.
Браун отошел от окна, осторожно прошел через всю комнату и слегка приоткрыл дверь в коридор.
Чернорубашечники мерно вышагивали вдоль коридора. У некоторых в руках были длинные бичи.
Со стороны двора послышался какой-то странный шум.
Северин Браун снова подошел к окну и заметил, что бледные лица исчезли из-за решеток.
Через минуту, однако, внешняя дверь бокового корпуса широко открылась и во двор высыпала толпа мужчин и женщин.
Некоторые из них шли спотыкаясь, некоторые падали, но их тут же поднимали щелкающие бичи.
Воздух наполняли мольбы и проклятия.
Одна женщина, с которой удар бича сорвал платье, ломала худые, морщинистые руки, извиваясь, как раненая кошка.