― Уйдёмте отсюда.
Бок о бок, не говоря ни слова, они прошли по длинному, покрытому тяжёлыми коврами коридору в свою комнату. Брайс открыл дверь своим ключом, и, пропустив Ньютона вперёд, закрыл её за собой. Затем спросил спокойным, ровным голосом:
― Так вы с другой планеты?
Ньютон сел на краешек кровати, устало улыбнулся и ответил:
― Конечно, я с другой планеты.
Что тут можно было сказать? Брайс поймал себя на том, что как заведённый повторяет: «Господи Иисусе! Господи Иисусе!» Он опустился в кресло и уставился на свои ботинки.
― Господи Иисусе.
Довольно долго сидел он так, глядя на свои ботинки. Да, он уже всё знал, но услышать это своими ушами оказалось ещё одним потрясением.
Ньютон спросил:
― Не хотите чего-нибудь выпить?
Брайс поднял взгляд на Ньютона и внезапно рассмеялся.
― Господи, да.
Ньютон дотянулся до телефона у кровати и вызвал коридорного. Он заказал две бутылки джина, вермут и лёд. Повесив трубку, он заявил:
― Давайте напьёмся, доктор Брайс. Разве это не повод?
Пока не пришёл коридорный, привезя с собой тележку со спиртным, льдом и кувшином мартини, они ни о чём не говорили. На тележке стоял поднос с двумя блюдцами ― на одном был коктейльный лук, лимонная цедра и зелёные оливки, на другом ― орешки. Когда коридорный ушёл, Ньютон попросил:
― Не могли бы вы разлить напитки? Я буду неразбавленный джин. ― Он всё ещё сидел на краю кровати.
― Конечно. ― Брайс поднялся. У него закружилась голова. ― Это Марс?
Голос Ньютона прозвучал как-то странно. А может быть, просто Брайс был пьян?
― Разве это имеет значение?
― Конечно, имеет. Вы с этой… солнечной системы?
― Да. Насколько я знаю, других не существует.
― Нет других планетарных систем?
Ньютон взял стакан джина, протянутый Брайсом, и задумчиво держал его в руке.
― Только звёзды, ― сказал он, ― ни одной планеты. По крайней мере, ни одной, о которой бы я знал.
Брайс помешивал мартини. Его руки больше совсем не дрожали ― он перешагнул через некий порог. Он чувствовал, что больше ничто не сможет его взволновать, ничто не сможет потрясти.
― Как давно вы здесь? ― спросил он, продолжая помешивать мартини и слушая, как лёд позвякивает о стенки кувшина.
― Разве вы ещё недостаточно мешали свой напиток? ― спросил Ньютон. ― Лучше пейте. ― Он сделал глоток из своего стакана. ― Я на вашей Земле уже пять лет.
Брайс перестал размешивать мартини и налил его в стакан. Затем, поддавшись внезапному порыву, он бросил туда три оливки. Немного мартини расплескалось на белую льняную салфетку на тележке, оставив мокрые пятна.
― Вы собираетесь остаться? ― спросил он. Прозвучало это так, будто он расспрашивает другого туриста, сидя за столиком в парижском кафе. Не хватало только фотоаппарата на шее у Ньютона.
― Да, я собираюсь остаться.
Сев, Брайс заметил, что его взгляд блуждает по комнате. Это была приятная комната с бледно-зелёными стенами, на которых висели картины невинного содержания.
Он перевёл взгляд на Ньютона. Томаса Джерома Ньютона, с Марса. С Марса или откуда-то ещё.
― Вы человек? ― спросил Брайс.
Стакан Ньютона уже наполовину опустел.
― Вопрос толкования, ― ответил он. ― Как бы то ни было, во мне достаточно от человека.
Брайс хотел спросить: «Достаточно для чего?», но передумал. Пора было переходить ко второму главному вопросу, ведь ответ на первый он уже получил.
― Зачем вы здесь? ― спросил он. ― Что вы задумали?
Ньютон встал, налил себе ещё джина и снова сел на кровать. Он посмотрел на Брайса, мягко держа стакан в своей тонкой руке.
― Я не уверен, что знаю, зачем я здесь, ― ответил он.
― Как это ― не уверены, что знаете? ― переспросил Брайс.
Ньютон поставил стакан на прикроватный столик и начал снимать ботинки.
― Поначалу я думал, что знаю. Первые два года на Земле я был занят, очень занят. Но в прошедшем году у меня появилось больше времени для размышлений. Может быть, даже слишком много. ― Он аккуратно поставил ботинки под кровать. Затем вытянул свои длинные ноги на спинку кровати и откинулся на подушку.
Что и говорить, в этой позе он выглядел весьма по-человечески.
― Для чего предназначен корабль? Это ведь корабль, а не просто исследовательский аппарат, не так ли?
― Это корабль. Точнее говоря, паром.
Какое-то время после разговора с Канутти Брайс чувствовал себя оглушённым, всё казалось ему нереальным. Но теперь к нему начало возвращаться понимание действительности, и учёный внутри него вновь заявил о себе. Он отставил стакан, решив пока больше не пить. Сейчас важно было сохранять ясность мысли. Но когда он ставил стакан, рука его дрожала.