― Я не знаю. ― Брайс опустил глаза.
Ньютон мягко произнёс:
― Румпельштильцхен превращал солому в золото.
Внезапно разгневавшись, Брайс поднял взгляд.
― Да. Но он пытался украсть у принцессы ребёнка.
― Конечно, пытался, ― сказал Ньютон. ― Но если бы он не перепрял солому в золото, принцесса умерла бы. И никакого ребёнка вообще бы не было.
― Ладно, ― ответил Брайс. ― Я не стану сворачивать вам шею, чтобы спасти мир.
― Знаете что? ― сказал Ньютон, ― Теперь я почти желаю, чтобы вы могли. Для меня всё стало бы гораздо проще. ― Он помолчал. ― Но вы не можете.
― Почему не могу?
― Думаете, отправляясь в ваш мир, я не подготовился к возможности разоблачения? Хотя я и не собирался никому рассказывать то, что рассказал вам. Но случилось уже столько всего, чего я никак не ожидал. ― Он снова опустил взгляд на руки, будто бы изучая свои ногти. ― Так или иначе, у меня есть оружие. Я всегда ношу его с собой.
― Антейское оружие?
― Да. Весьма эффективное. Вы не успеете даже пересечь комнату, чтобы добраться до моей кровати.
Брайс судорожно вздохнул.
― Как оно работает?
Ньютон ухмыльнулся.
― Разве конкуренты делятся своими секретами? ― парировал он. ― Не пора ли пустить его в ход?
То, как Ньютон это произнёс, ― не ирония, и не псевдо-зловещее выражение самого вопроса, но еле уловимая странность в его манере говорить, ― напомнило Брайсу о том, что всё-таки он имеет дело не с человеком. Искусный внешний налёт человечности, который Ньютон напускал на себя, вероятно, был всего лишь тем, чем и казался: очень тонким налётом. То, что за ним скрывалось, ― самая сущность Ньютона, его особенная антейская природа, ― скорее всего, было непостижимо не только для него, Брайса, но и ни для кого на Земле. То, как Ньютон чувствовал или думал на самом деле, по-видимому, было выше его понимания, совершенно ему недоступно.
― Каким бы ни было ваше оружие, ― произнёс Брайс более осторожно, ― я надеюсь, вам не придётся его применять. ― Затем он снова огляделся вокруг в этом просторном гостиничном номере, посмотрел на почти нетронутый поднос со спиртным и снова на Ньютона, полулежащего на кровати. ― Бог мой! ― сказал он. ― Невероятно ― сидеть в этой комнате и думать, что разговариваешь с инопланетянином.
― Да, ― отозвался Ньютон. ― Я как раз думал о том же. Знаете ли, я ведь тоже разговариваю с инопланетянином.
Брайс встал и потянулся. Затем он подошёл к окну, раздвинул шторы и посмотрел вниз, на улицу. Повсюду сияли автомобильные огни ― почти неподвижные. Огромный, ярко освещенный рекламный щит прямо напротив отеля изображал Санта Клауса, пьющего кока-колу. Грозди мерцающих ламп заставляли Санту подмигивать, а его напиток ― искриться. Где-то в отдалении куранты еле слышно наигрывали рождественский гимн «Придите к младенцу».
Брайс снова повернулся к Ньютону, который лежал всё в той же позе.
― Зачем вы рассказали? Вы были не обязаны.
― Мне хотелось рассказать. ― Ньютон улыбнулся. ― В последнее время я вовсе не уверен в своих мотивах. Я не знаю, почему мне захотелось вам всё рассказать. Антейцы не всезнающи. В любом случае, вы уже были в курсе.
― Вы имеете в виду то, что сказал Канутти? С моей стороны это мог быть всего лишь выстрел наугад. И я вполне мог промахнуться.
― Я не о том, что сказал профессор Канутти. Хотя я нахожу вашу реакцию на его слова уморительной; я думал, вас хватит апоплексический удар, когда он произнёс слово «Марс». Однако это ваша вина, что он завёл этот разговор, а не моя.
― Почему не ваша?
― Ну, доктор Брайс, между мной и вами есть много различий, о которых вы вряд ли осведомлены. Одно из них заключается в том, что моё зрение гораздо острее вашего, и его рабочий диапазон частот лежит значительно выше. Это означает, что я не могу видеть цвет, который вы называете красным. Но я могу видеть рентгеновские лучи.
Брайс открыл было рот, чтобы заговорить, но ничего не сказал.
― Однажды я видел вспышку, ― продолжал Ньютон. ― Нетрудно было догадаться, что вы делаете. ― Он с любопытством посмотрел на Брайса. ― Как вышел снимок?
Брайс почувствовал себя словно уличённый школьник.
― Снимок получился… примечательный.
Ньютон кивнул.
― Так я и думал. Если бы вы могли видеть мои внутренние органы, вас бы ожидало ещё несколько сюрпризов. Мне довелось однажды посетить музей естествознания в Нью-Йорке. Весьма познавательное место для… для туриста. Мне тогда пришло на ум, что в этом здании я единственный по-настоящему уникальный биологический вид. Я представил себя замаринованным в банке, с надписью на этикетке: «Инопланетный гуманоид». Я немедленно покинул это место.