– Спасибо, Алексей Тимофеевич! – поспешно закивала женщина, сразу же подталкивая ребенка обратно к выходу на улицу. – Вы-то как? Вам хватит?
– Конечно, хватит! – Алексей Тимофеевич даже мягко тронул ее за плечо. – Мне для умственного труда дают больше, чем мой потрепанный желудок может принять.
– Ой, а эти-то, эти! Беляши! Слышали? – торопливо всплеснула руками женщина, желая перебить неудобную тему. – Ночью ракету в хранилище зерновой помощи засадили, представляете! Нелюди!
– Так и есть, – согласился Алексей Тимофеевич, и поспешно добавил. – Ну да не дадут вам пропасть, изыщут резервы…
Как он ни хотел сегодняшним утром избежать политических и военных новостей, но радиоточка в троллейбусе все-таки познакомила его с последними событиями. Однако, на счастье и там обошлось без больших трагедий. Зерновую помощь потерпевшим обещали пополнить из основных запасов. На фронтах тоже не случилось катастроф. Даже было продвижение в каких-то нескольких местах.
Зато в электричке машинист включил радио на Старостина, и Алексей Тимофеевич с удовольствием слушал музыку, смотрел за окно и радовался. Пускай и приходилось каждый день ездить в лабораторию на электричке, зато если бы он жил в самом академгородке, скорее всего уже погиб бы при налетах.
Только в ближнем пригороде пришлось пережить небольшое неудобство. Электричка остановилась, и машинист объявил о необходимости сделать пересадку самостоятельно. Позавчера Западное Бегунино вышло из состава Конфедерации и заявило о праве получать пошлину за прохождение поездов по их территории. Теперь приходилось пешком обходить блокированный ими участок.
Вместе с остальными пассажирами, Алексей Тимофеевич выбрался наружу и под прикрытием баррикад из разваленных обстрелами зданий, пригибаясь пошел в обход.
– Вот мрази! Перестрелять бы их и кишки развесить на стене, пусть на них поиграют, меломаны! – проворчал идущий впереди пассажир и оглянулся на Алексея Тимофеевича.
Тот несколько замялся, не сразу согласившись. Хотя он и осуждал бегунинцев, но при одобрении убийств, как врач, всегда испытывал сложности. Однако пассажир не заметил этого. В запале он даже выпрямился и крикнул поверх баррикады:
– Старостин без «Понедельника»!!!
С той стороны тут же раздались выстрелы, кругом защелкали пули.
Пассажир пригнулся и весело глянул назад:
– Верно говорю?
С этим Алексей Тимофеевич облегченно согласился. Последний альбом Старостина ему действительно не нравился.
На входе в лабораторию охранник считал с детектора цифры пропуска, сверил номер со списком, вписал его ручкой в толстый журнал, а затем протянул в окошко лист бумаги.
– Вот еще расписаться надо для подтверждения допуска. Со всех собирают.
– Против чего подписываемся? – уточнил Алексей Тимофеевич, бегло оглядывая бланк.
– Против последнего альбома, – мотнул головой охранник, – ну и решительно осуждаем сепаратистов Западного Бегунино.
Алексей Тимофеевич покивал, подписал и вернул листок. Приятно было согласиться с хорошим утверждением, приятно было понимать, что дальше за дверью единомышленники, тоже полностью согласные.
Охранник щелкнул тумблерами, разблокировав держатель пропускного брелока и двойные бронированные двери. Алексей Тимофеевич забрал пропуск и наконец попал в лабораторию.
Спустившись глубоко под землю, он оказался в просторных помещениях научного центра. В отличие от обшарпанных зданий и коридоров наверху, тут все поддерживалось в полном порядке. Даже обновлялось. Стены светло-серого оттенка, настраивали на рабочий лад. Были исправны вся мебель и двери, а главное – в кухонном уголке всегда ждал ароматный горячий чай с чабрецом.
– Я вот порой думаю, как бы неприятно вышло, если бы вдруг мы все предпочитали этот цикориевый кофе… а, Алексей Тимофеевич? – коллега из группы приборных методов отхлебнул из чашки и откусил от бутерброда с сыром. – Иногда вспоминаю этот противный запах цикория. Дрянь! А так – благородный, ароматный чабрец. Как по-вашему?
– Именно, Николай Степанович! – кивнул Алексей Тимофеевич, чувствуя, насколько приятно ему соглашаться с коллегой.
Это все-таки было не одобрение жестоких призывов или примирение с суровой необходимостью, как за пределами лаборатории. Тут, среди коллег, царило полное согласие и речь всегда шла о вещах, глубоко одобряемых Алексеем Тимофеевичем. Он не просто ценил это, но и горячо поддерживал при любом случае.