– Мириам, принесите больному обед!
Боже, как просто! Почему я не попросил еду раньше? Мириам, медсестра с жизнерадостным личиком, отдергивает занавеску бокса и спрашивает, ем ли я мясо. Я киваю. Любое мясо? Любое.
– Мы поместим вас в палату на четвертом этаже, – объявляет чернобровый интерн.
Не знаю, радоваться мне или огорчаться.
– Но… зачем?
– Простая предосторожность. Нам нужно за вами понаблюдать. Первичный осмотр показал, что у вас нет серьезных травм, только давление низкое и общая слабость как результат шока. Но мы предпочитаем убедиться, что у вас нет внутренних повреждений.
– Например?
– Например, повреждений пищеварительных органов, которые трудно диагностировать сразу.
Мне хочется выкрикнуть, что мои пищеварительные органы больше всего страдают от долгого голодания, но я вовремя прикусываю язык. Никто не должен заподозрить, почему я так рад, что меня здесь оставляют.
– Может, перед тем как отправиться в палату, вы хотите побеседовать с психологом – специалистом по кризисным ситуациям?
– Лучше после еды.
– О, конечно, извините меня.
Мириам и ливанец помогают мне перебраться в инвалидное кресло, и сестра везет меня в палату № 413.
После приемного покоя все другие больничные отделения кажутся безмятежно-спокойными. Ничто не нарушает тишину в широких коридорах, разве что шлепанье тапочек санитарки по мягкому линолеуму да поскрипывание колесиков моего кресла. Мы движемся посуху, словно плывем по воде.
Четвертый этаж. Стены украшены фотографиями альпийских пейзажей и освещены слабенькими лампочками.
– Ну, вот ваша палата.
Медсестра распахивает дверь, и… я оказываюсь лицом к лицу с Филибером Пегаром. Он поджидает меня, сидя на стуле у койки, с букетом в руке и льстивой улыбочкой на физиономии. Мириам бдительно оглядывает его:
– Вы родственник?
– Я его друг и работодатель, – заявляет Пегар своим обычным высокомерным тоном.
Но, едва договорив, он принимает смиренный вид, выражающий искреннее сочувствие.
– Кроме родных и полиции, никто не имеет права беседовать с жертвами, – строго говорит сестра.
– Но у Огюстена нет родных.
Мириам смотрит на меня, ожидая подтверждения этой информации. Я опускаю глаза.
– Было бы грустно, – продолжает Пегар, – оставить его в одиночестве после такого потрясения. Что же касается комиссара Терлетти, то он меня хорошо знает и прислал сюда, чтобы я занялся Огюстеном. Позвольте представиться: Филибер Пегар, главный редактор газеты «Завтра».
Сестра, которая читает местную газету, а главное, занята по горло, решает не спорить и, пожав плечами, устраивает меня на кровати. Пегар суетится рядом, то и дело пытаясь ей помочь или, вернее, показать, что он готов оказать помощь, но она всякий раз отстраняет его.
– А какой у нас диагноз? – сюсюкает он.
– Спросите у врача. В настоящий момент больной нуждается в отдыхе и наблюдении. Не утомляйте его. Сейчас я принесу ему обед.
И она выходит.
Пегар спрашивает, состроив умильную физиономию:
– Ну как ты?
Я колеблюсь… Может, притвориться, что я онемел?
– У тебя шок?
Чувствую, что лучше согласиться. Киваю и спешу добавить:
– Я хочу есть.
– Сейчас она принесет обед. Ты был далеко от места взрыва?
Я с удивлением констатирую, что уже несколько часов не думаю о случившемся, словно запер воспоминания о теракте в дальнем углу памяти, куда преградил себе доступ.
– Я стоял на краю площади.
– Значит, довольно далеко. Уф… ну что ж, тем лучше для тебя… Но ты его видел?
– Кого – его?
– Взрыв, конечно!
– Я его видел, я его слышал, и я упал… а потом потерял сознание.
Говоря это, я спрашиваю себя: что стало с жареной картошкой, хрустящей жареной картошкой, которую я только-только начал заглатывать?
Восхищенный Филибер Пегар размахивает передо мной своим букетом, давая понять, что цветы предназначены мне, потом исчезает в ванной, гремит там какими-то предметами, бурчит, чертыхается, включает воду и наконец выходит с уткой, приспособленной под цветочную вазу.
– Не благодари меня, лучше давай рассказывай.
И грузно бухается в кресло: он уже не жалеет, что пришел, да еще потратился на букет.
– Я встретил этого террориста на бульваре Одан. Он так нервничал, что толкнул меня, переходя улицу. И я успел его рассмотреть, когда он был на другой стороне.
– Как он себя вел?
– Я же говорю: нервно. И очень странно.
– В чем странно?
– Непрерывно, чуть ли не каждую секунду, посматривал на часы. Хотя одного раза было бы вполне достаточно.
Пегар вытаскивает блокнот из кармана плаща и записывает все, что я ему докладываю.