В такие моменты даешь себе зарок никогда больше не выходить в море.
Вдруг у подножия горы замигал огонек. Что это: рыбачий костер или фонарь? И если фонарь, то кто его тогда зажег в этом пустынном и угрюмом месте, тем более на южном склоне острова, почти отвесно обрывающемся в море? Если и есть там кто живой, то он, должно быть, примостился на одном из тех узких каменистых карнизов, которые в часы прилива кое-где вдаются вперед наподобие небольшого берега; но в большинстве своем они практически недоступны.
Именно напротив такого крошечного каменистого пляжа корабль может предпринять попытку зацепиться на якоре. Я повернулся направо к этому благословенному огоньку, полагаясь на случай, ибо сейчас все зависело от того, с чем столкнется киль корабля, прежде чем мы доберемся до этого места…
Нас ослепила сверкающая впереди точка, и мы перестали различать что-либо вокруг. Был ли это сигнал, подаваемый с целью указать нам на якорную стоянку? Мои люди с сомнением отнеслись к этой гипотезе, убежденные, что это заманивает нас на рифы злонамеренный джинн. Все слышали о коварных огоньках, которые мерещились тем, кто терпел крушение, плывя ночью. В самом деле, во многих местах на вулканическом острове выделяются сернистые испарения, а значит, там возможно и появление язычков пламени.
Я пребывал в полном недоумении, когда далекий крик вывел нас из состояния нерешительности. Мои люди нестройными голосами принялись бормотать слова какой-то заупокойной молитвы, и это вызвало у меня опасение в том, что начнется паника. Я тут же издал крик в ответ, стараясь вложить в него как можно больше человеческой теплоты, откликаясь на донесшийся до нас загробный голос, чтобы вернуть его в мир живых. Через пару секунд мне отозвалось эхо… Скала находилась в трехстах метрах от нас, и у меня возникло жуткое ощущение, будто мы заперты в склепе, настолько давящей была близость этой громадной стены. Но это, правда, заставило пристальней вглядеться в нее, и я заметил пониже огонька едва различимое отражение на воде. Значит, огонь действительно горел на берегу. Там находился человек, который, безусловно, направлял наш путь, так как, стоя спиной к скале и лицом к открытому морю, он мог разглядеть силуэт корабля, выделявшегося на более светлом фоне неба. Судно медленно скользило по инерции с выключенным мотором, который, однако, был готов заработать «полный назад». Долетевший до нас, вполне отчетливый теперь голос развеял фантастические предположения: человек повторял: «Аграб, аграб» (приближайся). Очевидно, он знал, что там нет никакой опасности для судна.
Абди, оставив лот, присоединился к трем матросам, которые взяв в руки длинные багры, приготовились встретить рифы.
Мола поджег свернутую в толстый рулон тряпку, пропитанную нефтью, и она, раздуваемая ветром, вспыхнула ярким, почти бенгальским огнем.
Мы увидели, как под судном в прозрачной воде возникло ярко освещенное дно; казалось, киль вот-вот его коснется, но матросы, тут же погрузив в воду багры, не обнаружили никаких препятствий.
Человек по-прежнему выкрикивал «аграб!». Должно быть, у него были причины не позволить нам бросить якорь там, где мы находились раньше. Действительно, в последних отблесках догорающего факела я увидел в кристально чистой воде, как дно внезапно приподнялось и превратилось в банку, покрытую камнями и галькой. Мы подошли к якорной стоянке.
Никогда еще якорная цепь не грохотала с таким радостным звуком. Теперь я мог хорошенько рассмотреть небольшой костер, приютившийся у самой кромки воды, не более чем в двух метрах от форштевня корабля. Возле огня сидел на корточках человек. Он застыл в неподвижности и ждал.
VIII
«Альтаир», оттесняемый порывами ветра, отошел на всю длину якорной цепи и развернулся не по ветру, а в направлении сильного течения, параллельного берегу. Сбросив на воду лодку, я перебрался на сушу. Ко мне подошел почти голый человек с обрывком ткани вокруг бедер. Прежде всего он попросил воды.
На вид он показался мне суданцем, скорее всего, ловцом жемчуга. Но как и почему он оказался здесь? В этих варварских странах, где каждый волен рассказать о себе или утаить свою историю, не принято задавать вопросы, но от этого любопытство не ослабевает.
Я велел доставить на борт нашего судна этого человека, очевидно, потерпевшего крушение, и после того, как он напился воды, впрочем, не без осторожности, так как ему, похоже, и раньше доводилось подолгу терпеть жажду и потом выходить из этого состояния, осушив последнюю чашку сладкого чая, он заговорил:
– Мой товарищ умер. Я уже три дня без воды и пищи, ибо человек, который вышел из моря, украл нашу хури со всеми нашими запасами.
Я спал в хижине, когда вдруг был разбужен каким-то звуком: кто-то тащил лодку по гальке. Луна стояла высоко в небе, и я увидел, как какой-то человек плывет на хури, изо всех сил налегая на весла. Вначале я подумал, что это Джама, мой приятель, который решил порыбачить, и я крикнул ему, чтобы он подождал меня. Но Джама был рядом и вскочил на ноги от моего крика. Тогда я сообразил, что это «арами» (вор). Уповать еще можно было на то, что неподалеку бросило якорь какое-то судно и что один из его матросов взял нашу лодку только для того, чтобы добраться до корабля, но, когда рассвело, мы увидели, что море пустынно. Нас обокрали, лишив всякой возможности покинуть остров. У нас оставалась только соленая рыба, то есть яд, если учесть отсутствие здесь пресной воды. Весь наш запас находился в украденной лодке. Тогда Джама решил отправиться вплавь к острову Абу-Аил и попросить помощи у хранителей маяка. Он бы добрался туда, если бы на то была воля Аллаха, но порыв хамсина обрушился на него, когда он находился в середине фарватера, и Джаму унесло течением в море… Весь день я бродил по берегу, надеясь на то, что ему, быть может, удалось зацепиться на какой-нибудь скале и дождаться затишья, но возле тех камней обитают джинны, которые увлекают людей в пучину… Теперь уже все кончено.
В последующие дни я слонялся по всему острову в поисках гнезда с яйцами чайки или влажных солеросов, чтобы утолить жажду, но в это время года птицы покидают остров, а трава высыхает. Вареные крабы придали мне немного сил, и я смог взобраться на гору. Вечером третьего дня я заметил с нее судно, которое направлялось в сторону острова. У меня не было времени сходить к шалашу за огнем и привлечь к себе внимание дымом – скоро должна была спуститься ночь. Тогда я отнес несколько угольков на то место, возле которого это судно могло бросить якорь, и Аллаху было угодно, чтобы ты внял моему сигналу.
– Странная история, – сказал я, выслушав его рассказ. – Кем же был этот человек, который вышел из моря? Вряд ли это был моряк с потерпевшего крушение судна, ибо рыбаки, у которых он украл лодку, могли ему помочь. Ты его разглядел?
– Свет от луны был слабым, и потом он был уже далеко.
Однако отпечатки его ступней на песке подсказали мне, что речь идет о человеке, а не о джиннах. К тому же я подобрал один из тех пробковых поясов, что имеются на пароходах у христиан.
– Тогда, может быть, это пассажир с бедственного парохода, испугавшийся вас… Где этот пояс?
– Я бросил его вон там, вряд ли он на что сгодится.
– Напротив, пояс может объяснить нам, откуда появился этот человек.
Забрезжил рассвет. Я прыгнул в лодку вместе с суданцем и Абди. Через несколько минут я прочитал на спасательном поясе следующую надпись: «Воклюз. Марсель».
Я терялся в догадках. Пароход должен был обогнуть архипелаг Ханиш за три дня до этого, то есть в ту ночь, когда я увидел, как он плывет из Обока в открытое море, после порыва хамсина, едва не ставшего для меня роковым. После этого непродолжительного ураганного ветра в последующие сутки установилась на редкость спокойная погода, ничто не подтверждало гипотезу о кораблекрушении. Маяк на Абу-Аиле не был окутан туманом, из-за чего пароход, сбившись с курса, мог напороться на риф.
Можно было бы допустить, что спасательный пояс, упавший в море, прибило к берегу, но ведь был еще и этот таинственный человек, причем все говорило за то, что он воспользовался поясом. Значит, нельзя было предположить, что он упал в море вследствие несчастного случая. Поскольку на человеке было это спасательное средство, он скорее всего по своей воле прыгнул за борт, чтобы добраться до суши, минуя островок Абу-Аил. Может, он был беглым заключенным? Это была единственная убедительная гипотеза, позволявшая объяснить похищение пироги тем, что человек испугался рыбаков, которые могли позднее донести на него.