Погоди, мой хороший.
Дороги оказались почти пустые, от жары асфальт пах кисло и густо, поднимался от него парок. Машин было мало, все вялые, светофор тоже вялый, едва мигал, «зебра» давно смазалась, мальчонка в белой кепочке в одном кулаке зажимал мятую «десятку», в другом мороженое. Пританцовывал у обочины в ожидании. Мороженое капало на шорты, на счастливой мордахе пролег длинный белый след. Она подумала, что дети — это хорошо. Что на острове можно будет завести одного–двух, но только никому не показывать, а то ими тоже начнут всё затыкать.
Загорелся зеленый.
Художник ждал свою ведьмочку.
Мороженое таяло.
«Зебра» бледнела в палящем зное.
Ублюдок хлебнул водки, прежде чем сесть за руль. От ублюдка ушла «тёлка», он натурально озверел. Ублюдку было плевать на светофор и тающее в детской ладошке мороженое.
Мальчик ступил на «зебру». Красный «форд» вынырнул из–за угла.
В кафе подавали обалденный кофе, играла «Ностальжи» и художник ждал.
Оставалось три секунды на решение. И еще четверть секунды на осознание.
Она всё просчитала. Даже пять лет контракта и пароходик в океане. Даже то, что «чудовищем» и «моральным уродом» ее называли пятьдесят один раз, а «ведьмочкой» — всего десять. Оттолкнула мальчишку и заткнула собой последнюю дырку в своей жизни. В конце концов, она только это и умела делать хорошо.