Глава семнадцатая Л. БУБЫРИН С ДРУЗЬЯМИ ПОСЕЩАЕТ КОРОЛЯ БИССЫ
Последнее таинственное совещание с Крэгсом происходило между ним и Андрюхиным с глазу на глаз. Стало известно, что в дар от советских ученых король Биссы получил несколько громоздких, тщательно упакованных ящиков, которые были отправлены на аэродром в день отъезда Крэгса. Их сопровождали четверо коренастых парней. Это были Мальчики, последний выпуск, также преподнесенные в дар Крэгсу. Крэгс просил, чтобы с экспедицией, которая должна была вскоре отправиться на Биссу, прибыли в качестве его личных гостей Бубырь, Нинка и Пашка. - Мне очень совестно, - говорил Крэгс в этот последний вечер, не решаясь поднять на Андрюхина глаза, - но я решился признаться вам... Десятилетиями я копил силы и средства для своего эксперимента с черепахами. Люди мне опротивели, я изверился, стал черств, нетерпим. Людям было плохо со мной, а мне было плохо с ними. Но с этими ребятишками мне хорошо. Я о многом забываю, когда они со мной... Пусть они погостят на Биссе! На проводах, выступая перед дипломатами, представителями печати и советскими учеными, Крэгс заявил: - Двадцать лет назад я был учеником академика Андрюхина. Потом я вернулся на родину, и мне удалось кое-что сделать. Это было нелегко, потому что я наотрез отказался работать на войну. Обстановка безнадежности, широко распространенная на Западе, захватила и меня. Я решил, что мой долг как-то сохранить человеческие знания. На это ушло почти двадцать лет моей жизни. Теперь я понял, что не только растерялся, но сдался силам войны. Человеку становится горько и страшно, когда он сознает, что часть своей жизни прожил зря. Ученому это особенно страшно. Меня поддерживает только одна мысль: сейчас я снова ученик Ивана Дмитриевича Андрюхина, величайшего ученого нашего времени. Я уезжаю, чтобы принять участие в самом грандиозном эксперименте...
В этот же день в кабинете академика Андрюхина собрались его ближайшие сотрудники. - Настало время, - сказал Андрюхин, когда приглашенные расселись в настороженном молчании, - взять на себя великую ответственность. Правительство требует ясного ответа на совершенно ясный вопрос: гарантируем ли мы безусловную удачу эксперимента? Анна Михеевна, ваше слово. - Все последние опыты с животными приносили стопроцентный успех, задумчиво постукивая крепкими пальцами по ручке кресла, заговорила профессор Шумило. - Увенчались полным успехом передачи в Среднюю Азию и на Дальний Восток... Особое значение для нас имеет удача опыта с Деткой. Состояние здоровья Сергеева не вызывает ни малейших опасений. Никаких отклонений. Конечно, одно дело двадцать - тридцать километров и совершенно другое - более десяти тысяч. Но это уже не мой вопрос. Андрюхин молча взглянул на профессора Ван Лан-ши. - Ни один опыт за все существование Академического городка не был так тщательно подготовлен, - сурово блестя очками, сдержанно сказал Ван Лан-ши. - Поведение всех элементов луча на протяжении трассы выверено и подтверждено расчетами высочайшей точности. Что касается нашего института, мы гарантируем успех и настаиваем на эксперименте. - Ясный ответ! - Андрюхин довольно улыбнулся. - Что скажет профессор Паверман? - Я не понимаю одного, - упрямо начал Паверман. - Профессор Павловский на себе ставил эксперименты с клещами, профессор Потехин сам полетел на Луну, а профессор Паверман... - К делу, к делу! - сердито перебил его Андрюхин. - Экспедиционное судно - атомоход "Ильич", - хмуро заговорил Паверман, выдержав солидную паузу, - будет готово к выходу в рейс через две недели. Экспедицию поручено возглавлять мне. Наш торговый представитель на Фароо-Маро взял на себя хозяйственные заботы, связанные с размещением на берегу экспедиции. Мы будем в районе Биссы не позднее двадцатого марта. Считаю, что испытание должно быть проведено между пятым и десятым апреля, о чем и следует доложить правительству. - Это подходящий срок, - заметил Андрюхин, делая какие-то пометки в своем блокноте. Он встал и подошел к сидевшему в глубине комнаты Сергееву. Тот поднялся ему навстречу, смущенно и вопросительно улыбаясь. - Ваше последнее слово, мой друг. - Андрюхин крепко обнял его за плечи. Я знаю, что вы скажете, но не торопитесь... Послать луч за десять тысяч двести восемьдесят километров... - Десять тысяч двести восемьдесят семь километров четыреста тридцать метров шестьдесят три сантиметра, - негромко уточнил Ван Лан-ши. - Вот видите, еще дальше... это совсем не то, что послать луч за двадцать километров... - Андрюхин сгреб Юру за волосы, отодвинул его лицо и несколько секунд сердито и растерянно всматривался в его глаза. Юра спокойно выдержал взгляд ученого, и Андрюхин, оттолкнув его, забегал по комнате. - Этот опыт мы проводим перед лицом всего мира. За неделю до свершения опыта все страны мира будут о нем официально предупреждены... Огромная ответственность! При этом необходимо постоянно учитывать те особые трудности, которые возникают при передаче клеток, определяющих высшую нервную деятельность человека... Для удачи эксперимента совершенно необходимо, чтобы в установленном квадрате размером пятьдесят на пятьдесят километров не было ни одного судна и, самое главное, чтоб ни один самолет не смел даже приблизиться к границам квадрата... Иначе может произойти непоправимая катастрофа... Ты будешь в антигравитационном костюме и в момент восстановления из луча окажешься на высоте пятисот метров над океаном... - На высоте пятисот метров четырнадцати сантиметров двадцати трех миллиметров, - мягко уточнил Ван Лан-ши. - Иван Дмитриевич, ну чего вы волнуетесь? - для убедительности прижимая широкие руки к груди, спросил Юра. - Все будет в порядке. - Помолчи! - рявкнул Андрюхин, так сверкнув глазами, что Юра опустил растерянно руки. - Знаем, ты храбрый парень, готов рискнуть собой... Да кто из нас не сделал бы того же? Профессор Паверман стал мне врагом из-за того, что идешь ты, а не он!.. Дело не только в твоей жизни. Мы еще и еще раз должны себя проверить, потому что при удаче никто не посмеет и подумать о войне! Мир поймет, какая сила в наших руках, а мы никогда не употребим во зло эту силу... Но наша неудача подтолкнет головорезов... Неудача и гибель Сергеева будут означать не только гибель Сергеева... Ты готов? - оборвав, сердито спросил Андрюхин Юру. - Давно готов, Иван Дмитриевич... - Юра спокойно облокотился на ручку кресла, но не спускал с Андрюхина напоминающих глаз. - Да, да, да, - так же сердито кивнул Андрюхин. - Об этом уже просил Крэгс, и я рад, что тебе это также будет приятно. Я передал твою просьбу профессору Паверману. Он ее уважит. Удивительное дело, какая популярная личность этот Бубырь! - И Нина Фетисова, и Пашка Алеев, - усмехнулся Юра. - Это меня Женя очень просила! Да я и сам буду рад, если на этих островах, в каком-то королевстве, встречу своих ребятишек... - Это решено! - перебил Паверман. - Они едут со мной! Я сделаю из Бубыря ученого! У него талант наблюдателя... - А я сделаю ученым Пашку, - улыбнулся профессор Ван Лан-ши. - А я - Нинку-пружинку! - заявила басом Анна Михеевна, вставая. Так решена была судьба ребят, хотя об этом ничего пока не знали не только они, но даже их родители. Не знал об этом и Пашка, потому что наутро он исчез. Ребята были уверены, что он осуществил свою мечту и сбежал в Балтийский флот. Все гордились, что флот получил такое ценное пополнение. Первое известие о Пашке пришло только через неделю. Он написал матери и Юре Сергееву, что устроился в ремесленное училище, живет хорошо и просит о нем не беспокоиться. На открытках стоял штамп Вышнего Волочка. Ребята не поверили ни одному слову в этих открытках. - Вышний Волочок где? - шумела Нинка. - По дороге на Ленинград. Понятно? Там и надо искать Пашку! Но, пока искали Пашку, подходил срок отъезда экспедиции под руководством профессора Павермана. Наибольшее беспокойство это обстоятельство вызывало в семьях Бубыриных и Фетисовых. У Бубыриных волновались папа и мама, а сам путешественник сохранял полное спокойствие. Его волновало только одно: Муха. Знаменитая черная такса академика Андрюхина после тщательного изучения в различных лабораториях была подарена Лёне. - Насовсем? - спросил он тихо, когда ему вручали Муху. - Насовсем, - тяжело вздохнул Андрюхин. Нечего было и думать отправляться в Южные моря без Мухи. Но выдержит ли она тропический климат? Ведь она такая черная... - С ней может случиться солнечный удар, - бормотал Бубырь. К сожалению, все попытки приучить Муху ходить в белом платочке кончались неудачей. - Может, ей нужна шляпка? - удивлялся Бубырь. - Смотри, какая модница!.. Про себя он решил, что стащит у Нинки подходящий для Мухи головной убор. Папа бегал по книжным магазинам и библиотекам, доставая всевозможную литературу о королевстве Бисса и других странах Южных морей. Это были книги о флоре и фауне, об истории и археологических находках, об экономике и обычаях, наконец, просто описания путешествий, но ни в одной из книг не говорилось, в чем должен быть одет мальчик двенадцати лет, отправляясь с берегов Волги на остров Фароо-Маро. - Трусы, - говорила похудевшая от хлопот мама, - это ясно. Тапочки, две пары. Ботинки. Парадный костюм под галстук. - Быть может, ему придется представиться ко двору, - вставил папа, делая очень серьезное лицо. Но мама не способна была даже слышать кого-нибудь, кроме себя, не то что понимать шутки. - Дюжина носовых платков. Если ты хоть раз вытрешь нос пятерней, я оборву тебе уши!.. Но что он наденет на голову? - Тюбетейку, - сказал папа, и впервые его совет был признан разумным. - Но только ты отвечаешь за то, чтобы ребенок вернулся целым, - тут же вставила мама. И папа был уже не рад, что вспомнил о существовании тюбетейки. В квартире Фетисовых родители, наоборот, сохраняли полное спокойствие, но зато Нинка шумела и волновалась за троих. - Что ты кладешь? - бросалась она к матери, делая огромные глаза и всплескивая руками. - Что ты кладешь в чемодан? При этом один глаз Нинки косил в зеркало: в новом платье, на фоне чемодана она выглядела настоящей путешественницей. - Сарафанчик, - неторопливо отвечала мама, сохраняя полное спокойствие. - "Сарафанчик"! - У Нинки было такое лицо, точно с ней сейчас случится разрыв сердца. - Но кто в королевстве Бисса и тем более на Фароо-Маро носит твои сарафанчики? - Они свое носят, а ты свое, - улыбалась мама и, не слушая приходившую в отчаяние дочку, советовалась с отцом, а не положить ли валеночки с калошами. Говорят, правда, что в тех краях жарко, но ведь надо еще доехать, да и то сегодня жарко, а там, гляди, мороз ударит. - Да не бывает там морозов! - вопила Нинка. - Там всегда лето! Это тропики! Там люди совсем голыми ходят! - А если дождь? - спросила мама и калоши все-таки положила. В эти же дни Женя, которая никак не могла решить, что ей делать, уже дважды складывала свой чемодан, собираясь ехать, и дважды его распаковывала, приходя к выводу, что лучше остаться. - Я хотел бы, чтоб ты была и здесь и там, - сказал Юра. Но как это сделать, оставалось неизвестным. Она и сама хотела этого! Разве можно было представить, чтобы последний взгляд Юры, перед тем как он исчезнет и с фотонной панели блеснет ослепительный луч, не встретился с ее взглядом? Но точно так же дико и недопустимо не быть там, в океане, когда луч, мгновенно потемнев и сжавшись, станет снова Юрой. Она хорошо помнила его лицо, когда он заснул после той репетиции полета на старый аэродром... А это было всего на двадцать километров! Теперь же предстоит преодолеть более десяти тысяч! Борис Миронович Паверман несколько раз объяснял ей, что это непосредственно для Юры не имеет значения и его ощущения после преодоления десяти тысяч километров должны быть примерно такими же, как были после двадцати километров... Должны быть! Это все теория, а в жизни еще никто не проделывал того, что предстоит совершить Юре... За два дня до выезда экспедиции из Майска в Ленинград Женю вызвал к себе академик Андрюхин. Он встретил ее так ласково, что Женя совершенно неожиданно разревелась, громко, басом, судорожно всхлипывая и не успевая вытирать глаза и безобразно распухший нос. - Ага! Вот и отлично! - неожиданно обрадовался академик. - Знаете, иногда пореветь всласть - великолепная штука! Первоклассная разрядка организма! Вообще лучше всего, когда человек не подавляет свои эмоции и проявляет их немедленно и в полной мере... Кажется, он готов был долго распространяться на эту тему, но Женя, проклиная себя за малодушие, уже вытерла и глаза и нос и, сердито посапывая, ждала, зачем ее позвали. - Но и держать себя в руках тоже, знаете, неплохо! - совсем развеселился Андрюхин. - Так вот, причин для рыданий нет. Решаем так: останетесь здесь, со мной. Вместе провожаем Юру в его нелегкий путь. И немедленно на "ТУ-150" вылетаем на Биосу. Через пять-шесть часов увидим вашего Юрку... Идет? И тут академик Андрюхин, немало повидавший на свете чудес, увидел еще одно чудо... Только что удивительно некрасивая, с заплывшими, бесцветными глазами, почерневшая от горя, с раздувшимся, бесформенным носом, неуклюжая Женя не то чтобы изменилась, нет, она стала совсем другой... Открылись огромные глаза, сверкнувшие черными алмазами, дрогнули в неуверенной улыбке яркие губы, темное лицо порозовело... И жестом, полным бесконечной благодарности, Женя обняла академика Андрюхина и спрятала просиявшее лицо в зарослях его великолепной бороды... Майск торжественно провожал экспедицию профессора Павермана. Гремели оркестры, что очень волновало Бориса Мироновича. Он то и дело наклонялся к кому-нибудь и тревожно спрашивал: - Слушайте, а зачем музыка? Ему казалось, что это накладывает на его экспедицию какие-то дополнительные обязательства. Нинка Фетисова едва не отстала, подравшись около вокзальной парикмахерской с какой-то девчонкой, которая принялась передразнивать Нинку, когда та любовалась собой в огромном зеркале. Зато Бубырь, получив на прощание пачку мороженого от мамы и пачку от папы, был вполне доволен судьбой и, откусывая то от одной, то от другой пачки, с легким сердцем отправлялся в Южные моря... Не было только Пашки, которого до сих пор не могли нигде отыскать... Поезд Майск - Ленинград приходил ночью, поэтому переезд через город и прибытие на атомоход "Ильич" ребята частью проспали, а частью не рассмотрели... Утром, открыв глаза, Бубырь увидел, как профессор Паверман, радостно ухая, приседает в одних трусах перед открытым иллюминатором. Обрадованный Бубырь толкнул Нинку, и они с наслаждением принялись рассматривать огненно-рыжего профессора, на носу которого прыгали очки, когда он, разбрасывая руки, подставлял свою тощую грудь под легкий морской ветерок. Профессор страшно сконфузился, натянул штаны и майку и отправился умываться. Вскоре ребята узнали, что "Ильич" простоит в порту еще два дня, но на берег их уже не пустят. Умывшись и позавтракав, они пустились в разведку. Ни Бубырь, ни Нинка не предполагали, что можно долго бегать по различным закоулкам атомохода и по палубе и все-таки не видеть ни моря, ни города... Атомоход был таким огромным, что они никак не могли выбраться даже к борту судна. Путаясь в коридорах, гостиных, салонах и служебных помещениях судна и боясь думать о том, смогут ли они найти теперь дорогу в свою каюту, Бубырь и Нинка, пробегая каким-то полутемным коридорчиком, услышали вдруг голос, до того знакомый, что ноги их сами приросли к полу, а в животе отчего-то похолодело. Они молча, глядя друг на друга, постояли так с минуту, затем осторожно сдавали еще шаг навстречу голосу. - Нет, Василий Митрофанович, - говорил голос. - Письмо я опущу, как в море выходить будем... А назад мне дороги нет! Старпом обещал после рейса в мореходное училище отдать... - Пашка! - взвизгнула Нинка, бросаясь к окошку, из-за которого шел голос. - Пашка! - диким басом взвыл и Бубырь. Через мгновение не замеченная ребятами дверь отодвинулась, и они увидели огромного, очень толстого, с очень красным, лоснящимся от пота лицом человека в белой куртке и белом колпаке. За ним, в такой же куртке и колпаке, держа в одной руке нож, а в другой картофелину, стоял Пашка. Толстый дядька сгреб в охапку Бубыря и Нинку. От него пахло чем-то очень знакомым, почти родным... "Борщом!" - догадался Бубырь. - Это чьи такие? - грозно рявкнул толстый дядька. - Мы свои, мы вот с ним, с Пашкой, - поспешно залопотала Нинка, - мы здешние... - С Пашкой?.. А мне больше на камбуз не требуется! - заявил дядька, отодвигая их от себя. Аппетитный запах борща рассеялся. - Они с экспедицией, - хмуро догадался Пашка. - Паш, так ведь и ты с нами, - заторопилась Нинка. - Знаешь, как тебя все искали? Пойдем! Дяденька, вы его отпустите? - Нет, я тут, - сказал Пашка, начиная чистить картошку. - Паш, чего тебе тут делать, а? - Нинка не думала отставать. - Тогда лучше определим сюда Бубыря... Он согласен, - она больно дернула Бубыря за штаны, и тот поспешил выразить согласие. - Не хочешь?.. Ну, давай тогда по очереди. Дяденька согласится. Вы согласитесь, дядечка? - Нет, я один, - решительно сказал Пашка, бросая классически отскобленную картофелину в блестящий, нарядный бачок. И, сколько ни уговаривали Пашку, он не согласился. Даже когда в дело вмешался сам профессор Паверман и вдвоем с капитаном "Ильича" пробовали объяснить Пашке, что им хочет заняться профессор Ван Лан-ши, что Пашку ждет карьера ученого, сердце Пашки не дрогнуло. - Нет, я здесь, - сказал он, неловко, но решительно обводя рукой корабль. Капитан кашлянул и, не глядя на профессора Павермана, разрешил Пашке уйти. Неизвестно, как договорились профессор и капитан, но в течение всего рейса вопрос этот больше не поднимался. Нет нужды описывать весь путь "Ильича"... Последним крупным портом на пути к островам Крэгса был Сидней на юго-восточном берегу Австралии. Отсюда "Ильич" взял курс прямо на королевство Бисса. Была темная, особенно влажная после дождя ночь, когда с атомохода увидели огни Фароо-Маро. На горизонте таяла бледно-зеленая полоска сумерек. Из-за сильного прибоя пришлось бросать якорь вдалеке. С берега плыли сладкие запахи, как будто там в огромном тазу варили варенье. Потом порыв ветра донес до борта дикий вопль, от которого у Бубыря словно холодная змея проползла по спине... - Сигналят в раковину, - сказал матрос. Бубырь ничего не понял, но серьезно кивнул головой. Далеко по берегу протянулась едва заметная цепочка огней, часть из них как будто перебралась в воду... Прошло не менее получаса, и, когда снова под самым бортом они услышали тот же дикий, ни с чем не сравнимый вопль, Бубырь едва не свалился на палубу. - Эге-эй! - тотчас донесся до них знакомый голос Крэгса. - Ало-о-оха! Ало-о-оха! И через минуту над бортом показалась его голова, более чем когда-либо похожая на голову пирата...