Выбрать главу

— Начнем — что?

Очередной взгляд на Кэтрин. Илейн указала на стекло. Вернее, на пластик. На лабораторию за ним.

— Испытывать образцы, что еще.

Мы облучали радиацией легкий углеродный полимер. Задачей было проверить, не расплавится ли он. Мы сделали три попытки — расплавился. Наблюдать было интересно, но с профессиональной точки зрения — огорчительно. Очевидно, он расплавится снова. Совершенно не то, чем хочется заниматься, потеряв телефон: смотреть, как плавится полимер. Но я встал и надел халат; в конце концов, это моя работа.

Джейсон достал полимер, а я прокатал карточку в четвертую лабораторию и запустил Тиски. Они представляли собой пару стальных пластин на гидравлике: отлично держат образцы и не плавятся. Оставшуюся часть помещения занимали спектрограф, небольшой ускоритель и разное вспомогательное оборудование; все было соединено кабелями толщиной с человеческую руку. Пока я возился с джойстиком, устанавливая Тиски в нужное положение, мне было видно, как бродили по Стеклянному кабинету Илейн и Кэтрин, зеленоватые и размытые. А вдруг они видели мой телефон? Надо было спросить. Но отвлекаться не следовало, так как Тиски пришли в движение, а эта штуковина до того тяжелая, что может ушибить даже при скорости десять сантиметров в секунду. Однажды она зацепила мне бедро — синяк сходил три недели. Сам виноват. В оборудование встроена защита от дурака, но лучшая гарантия — мозги. Предполагалось, что у любого, кто попадает в эту комнату, их достаточно, чтобы держаться подальше от раскаленных предметов, острых предметов и предметов с высокой инерцией. Мы не какие-нибудь пролетарии с фабрики.

Я установил Тиски и надавил резиновую кнопку, чтобы сдвинуть пластины теснее. Включился ревун. Замигал оранжевым светом маячок. Обычное дело. Я больше не обращал внимания. От нечего делать я вспомнил о девушке в лифте. Надо было рассказать ей об алгоритмах. Может, ее бы заинтересовало. Возможно, она бы сказала: «Подумать только!» — а потом, когда мы доехали бы до ее этажа, надо было придержать дверь, чтобы та не закрылась.

Тут я заметил телефон. Я столько раз мысленно представлял его за утро, что в первую секунду усомнился в его реальности. Однако вот он — на спектрографе. На самом видном месте. Я заработался допоздна, полез в карман за ручкой и обнаружил, что телефон все еще при мне, а это строжайше запрещено. Но сейчас уже не важно, ибо вот он, передо мной. Я потянулся к нему, почти уже схватил, когда задел бедром за металл. Посмотрел вниз: я вошел в Тиски. Меня касались пластины. И они были ближе, чем я предполагал. Надо было нажать «стоп» несколько секунд назад. Тут я словно впервые услышал ревун, заметил мигающий маячок и попятился. Серьезной опасности не возникло. Пластины двигались слишком медленно. Впрочем, это впечатление было обманчивым. Щель между ними истончалась линейно, но в относительном смысле — все быстрее. Мои бедра уже оказались зажаты. Я повернулся боком и заерзал. Левый ботинок застрял. Я высвободил его, но моментально застрял правый. Я не учел обратную связь: пластины все сильнее мешали движению. Я пожадничал с допуском на ошибку. Рванувшись что было сил, я упал лицом на пол. Освободил одну ногу, но правый ботинок увяз намертво. Сверху, разинув рот, смотрели сквозь зеленое стекло Илейн и Кэтрин. Между ними и мною лежал нетронутым телефон.

Я ощутил невыносимое давление. Кишки чуть не полезли из ушей. Звука я не услышал: все заглушал ревун. Зато увидел, как брызнула кровь. В оранжевом свете она казалась черной.

При включенных Тисках двери в лабораторию автоматически блокировались. Пришлось разорвать рубашку на лоскутки, чтобы остановить кровотечение и доползти до приборной доски. Скажу честно: крику было много. Я наконец дотянулся до кнопки. Ревун умолк. Маячок погас. Я закрыл глаза. Хотелось проблеваться, или отключиться, или сначала одно, потом другое. Дверь открылась, вбежал Джейсон, причитая: «Ойбля, ойбля». Я пал духом, так как сомнений больше не оставалось.

2

Вокруг меня материализовалась комната. Произошло это не сразу. Постепенно окружающая пустота обрела форму. Не поймите меня буквально — однако под препаратами пригрезилось именно так. Потребовалось время, чтобы я уверился: выбеленные простыни, бежевые стены и мебель на колесиках не растворятся вновь, а я, истекающий кровью, не вернусь в четвертую лабораторию.

Пришла хирург — женщина с темными вьющимися волосами и нетерпением в глазах. Вообще мне в людях нравится нетерпеливость. Такие оперативны. Но в голове у меня жужжали пчелы, а она говорила слишком быстро, чтобы угнаться за смыслом.