«Здесь, на этой земле, развернулась в войну знаменитая Корсунь-Шевченковская битва. Потому и назвали новый шахтерский город именем генерала Ватутина.
Многие видели эти степные места. Об этом крае писал поэт:
Здесь Шевченко провел свое тяжелое детство, на этой земле рождались и умирали герои его замечательной поэмы «Гайдамаки». На этих полях, вокруг нынешнего Ватутино, в 1768—1772 годах дралась крестьянская голытьба с польскими панами. Это грозное восстание известно в истории под именем «Колиивщина». Во главе его стояли Железняк, Гонта и Неживый.
Любят ли ватутинцы свой город?
— У нас такой город, что из него никто не уезжает, — говорит Аким Кузьмич. — Как приедет человек — так уж навсегда и остается ватутинцем».
Она вспомнила, как Аким Кузьмич уговаривал ее пожить в Ватутино подольше, и подумала, что постарается завтра уехать.
Она писала в газете о любви. Статья, в которой она защищала право людей любить друг друга и призывала пересмотреть закон, который не всегда учитывает чувства людей, сделала ее имя известным широкому кругу читателей. Но лишь теперь, впервые в жизни, она поняла, что любовь действительно существует. Что ради нее можно пойти на многое. Что писатели не выдумывали, когда писали об этом.
Как непохоже было то, что она чувствовала сейчас, на то, что она пережила в своих отношениях с Алексеем, с Максимом Ивановичем… Перед отъездом в командировку она была готова просто пойти и предложить себя Павлу. Свою жизнь. Свою любовь. Свою верность. Себя. Она так бы и сделала, если бы не боялась, что это его отпугнет. Что он, не поймет ее и плохо о ней подумает.
Сколько раз она, как всякая женщина, предлагала себя мужчинам — своей улыбкой, своим тоном, своим платьем… Но здесь — все было иначе…
Она перевернула страницу в блокноте и заставила себя продолжать работу.
«…В самом центре города — Дворец культуры имени Ленина. К нему примыкают парк и стадион. Во Дворце культуры работают: хоровой коллектив, вокальный, драматический, художественного слова, хореографический, духовой, школа кройки, вязания и шитья. Спортивные секции: легкой атлетики, баскетбольная, волейбольная. Для детей — балетная студия, музыкальный и хоровой кружки, кружок «умелые руки», акробатический, фотолюбителей.
И везде люди. Везде аншлаг. На лекциях. В кружках. В библиотеке. В зале. В репертуаре драматического коллектива (как-то не поворачивается язык назвать его кружком) — «Назар Стодоля» Шевченко, «Макар Дубрава» Корнейчука, «Женитьба» Гоголя, «Мироед, или Паук» Кропивницкого, «Таня» Арбузова, опера Лысенко «Наталка-Полтавка». И везде успевает побывать и со всеми успевает поговорить веселый и вспыльчивый директор Дворца культуры Владимир Бердников. Сейчас он торопит бандуристов:
— Пора, пора кончать, товарищи, — двенадцать часов.
Ярко освещенные улицы. Звонкий женский смех. Басовитые голоса мужчин. Люди выходят из Дворца культуры. Вот они уже дома — вспыхивают розовые, голубые, зеленые окна.
Я возвращалась к себе парком. Передо мной шла пара — юноша в узеньких брючках и яркой рубашке навыпуск и девушка с коротко подстриженными волосами.
— Как мне надоело это Ватутино, — говорил юноша девушке. — Каждый день одни и те же люди, одни и те же разговоры… Бежать отсюда — хоть на Северный полюс. Я здесь задыхаюсь.
— Да, да, — соглашалась девушка. Всей душой она сочувствовала юноше, теснее прижималась к нему, заглядывала в лицо.
— Я написал об этом стихи. Хочешь, прочту?
Конечно, она хотела услышать эти стихи, и юноша стал их читать, слегка подвывая на окончаниях строк и, несомненно, подражая в этой своей манере чтения одному из маститых украинских поэтов. Я не запомнила всего стихотворения. Но начиналось оно так:
Далее из стихов явствовало, что бурый уголь — это все окружающее, а синий цветок, или, по-научному, глициния, это он, поэт. Судя по восторженной оценке, какую дала стихам девушка, она целиком разделяла эту точку зрения автора.
А затем я услышала звук, который в словаре русского языка С. И. Ожегова определяется как «прикосновение губами к кому-чему-нибудь как выражение привета, любви, ласки, уважения», — и свернула в боковую аллею».