Он смотрел вниз, на маленький столик, поставленный вертикальной чертой буквы «Т» к столу, за которым сидел Петр Никитич, мысленно перевернул страницу и продолжал чтение. Только раз оторвал он взгляд от столика, поднял глаза на Петра Никитича, и ему показалось, что он глядит в перевернутый бинокль. Где-то далеко-далеко от него находился Петр Никитич, где-то в другом далеком конце этой большой, строго и красиво убранной комнаты, куда его пригласили.
Он запнулся, силой воли заставил себя опустить глаза на столик, снова увидел перед собой страницы и продолжал чтение. Теперь ему казалось, что эти страницы, которые одна за другой вставали перед его мысленным взором, написаны плохо, не так. Он замечал «птички» в тех местах, которые советовала сократить Лена, он сокращал их на ходу, и речь у него получалась нескладной, одна мысль была плохо связана с другой, он думал об этом, а говорил о катализе.
— …Синтез аммиака осуществляется в больших масштабах путем каталитического взаимодействия азота с водородом при температуре четыреста пятьдесят — пятьсот градусов и давлении двести пятьдесят — тысяча атмосфер… При промотировании окисью алюминия железного катализатора, применяемого в синтезе аммиака, промотор стабилизирует и увеличивает поверхность основного компонента катализатора… Одна и та же модифицирующая добавка к катализатору может быть промотором при одной концентрации и температуре и каталитическим ядом или ингибитором в других условиях…
Вдруг Павел испугался: а что будет, если передо мной исчезнут эти строки? Что я буду говорить дальше?
И как только он подумал об этом, он сейчас же увидел, как строки медленно расплываются, наезжают одна на другую и оборачиваются вокруг себя, как оборачиваются поля, когда глядишь из окна вагона мчащегося поезда. Он сбился, умолк.
— Продолжайте, — предложил ему Петр Никитич.
Павел не знал, понял ли Петр Никитич, что он говорил, разбирается ли в химии… Он все чаще сбивался. Страницы совсем исчезли.
— Продолжайте, — снова предложил Петр Никитич, когда он замолчал.
— Я кончил, — тихо ответил Павел.
Петр Никитич молчал. Он надел очки, бегло просмотрел какой-то листок, лежавший перед ним, вынул из мраморного стаканчика карандаш, подписал этот листок, снял очки, сложил их, спрятал в футляр и лишь затем спросил:
— А что это даст? Если это удастся осуществить?..
— Прежде всего — урожай… Намного повысится урожай… Азотные удобрения… Вся современная химия базируется…
— Урожай — это хорошо, — перебил его Петр Никитич. И повторил: — Урожай — это очень хорошо. — Неожиданно с искренним живым интересом он спросил у Павла: — Вы кукурузу любите?
— Как люблю? — не понял Павел.
— Есть ее любите?
Павел понимал, что нужно ответить: «да, люблю», что этим он бы сделал приятное Петру Никитичу, что так ответил бы каждый человек, находящийся на его месте, что, может быть, от этого ответа зависит весь дальнейший разговор, но вместе с тем он твердо знал, что сейчас нужно говорить только правду, о чем бы ни шла речь, и он сказал:
— Нет, не люблю.
— И вареную? С маслом, с солью?
— И вареную.
— Странно, — сказал Петр Никитич. — Большинство людей у нас охотно едят вареную кукурузу. Но вот корнфлекса — не едят. Я интересовался — коробки кукурузных хлопьев, корнфлекса этого самого, годами стоят на полках магазинов. А ведь вкусное, дешевое и полезное блюдо. Не едят и всяких каш и других блюд из кукурузы.
Он задумался.
— Я вот где-то читал или слышал, что в прошлую империалистическую войну… Или нет, не в империалистическую, а еще в русско-японскую, — поправил он сам себя, — русские солдаты отказывались есть рис, которым тогда снабжали армию. Чуть ли не голодные бунты устраивали. Офицеры возмущались — вот, мол, до чего избалованы русские солдаты — не хотят есть риса, а он для нас, офицеров, для белой кости — деликатес. На Руси тогда только богатые люди ели рис. А не понимали они того, что для русского солдата это было непривычное блюдо. Он бы охотней ел заплесневелый хлебушко, чем этот рис.
Он снова помолчал.
— Это я к тому говорю, что нет, пожалуй, ни одной области жизни, где люди были бы так консервативны, как в еде. А вспомнить картофельные бунты? Или как у нас устрицы десятками тонн пропадают. А за границей — лакомство. Но это неважно, что корнфлекс плохо едят. Нужно, чтобы больше кукурузы скоту скармливали. Будет у нас тогда вдоволь и с избытком молока, мяса, масла… А урожай повысить — это хорошо…