Он хотел сказать ей «Беги», чтобы она свалила подальше от дороги, потому что они не съедут с дороги, чтобы её искать, а мужик никогда не выйдет из машины. Брайан хотел газануть и уехать, оставив её целой и невредимой.
Но он остался на месте и не сделал ничего.
— Садись в машину, сучка! — Насилие в голосе мужика уже не было столь скрытым.
Словно в поисках помощи, женщина встретилась взглядом с Брайаном, но он пристыжённо отвёл глаза.
— Садись… — начал говорить мужик.
Она открыла дверь и села на заднее сиденье «Блейзера».
— Поехали, — сказал мужик.
Брайан поехал.
Долгое время никто из них не произнёс ни слова. Пейзаж менялся, становясь менее песчаным и более каменистым, перекатывающие дюны сменились на холмистые ущелья. Брайан посмотрел на часы приборной панели. Сейчас он только вышел бы с обеденного перерыва, и шёл бы по коридору из комнаты отдыха к рабочему столу.
— Трусики, — сказал мужик на пассажирском сиденье.
Брайан повернул голову.
Напуганная женщина перевела взгляд с него на мужика, который уже ухмылялся.
— Что?
— Трусики.
Женщина облизнула губы.
— Хорошо, — дрожащим голосом сказала она. — Хорошо. Я их сниму. Только не делайте мне больно.
Он потянулась под юбку, выгнула спину и сняла бельё. В зеркале заднего вида Брайан уловил мелькнувшее загорелое бедро и чёрные лобковые волосы. А затем трусики протянули вперёд, чистые, шёлковые, белые.
— Останови, — сказал мужик.
Брайан притормозил и остановил машину. Мужик достал чёрный маркер из кармана своей блузки. Он распластал трусики на колене и начал рисовать на них, пряча свою работу засаленной рукой. Закончив, он опустил окно, потянулся вперёд, схватил радиоантенну, отогнул её. Быстро и умело протолкнул металлическую антенну сквозь белый шёлк и позволил ей отпрыгнуть.
Трусики на макушке антенны развевались как флаг.
На них мужик коряво нарисовал череп и скрещённые кости.
— Теперь мы банда. — Он ухмыльнулся. — Поехали.
Проигрывая борьбу вторгающейся ночи, день медленно умирал, заливая небо оранжевым. Мышцы Брайана устали, утомлённые от напряжения и от целого дня за рулём. Он потянулся, зевнул, покрутился на сиденье, пытаясь взбодриться, и сказал:
— Мне нужен кофе.
— Тормози.
Брайан вырулил на песчаную обочину.
Мужик повернулся к женщине:
— Твоя очередь.
Та в ужасе кивнула:
— Ладно. Только не причиняйте мне вреда.
Они поменялись местами, женщина села за руль, а Брайан пересел на заднее сиденье.
— Поехали.
Брайан заснул. Ему снилась автострада ведущая сквозь ничто, чёрная полоса асфальта, которая бесконечно тянулась сквозь безлюдную и безликую пустоту. Пустота была безлюдной, но он не чувствовал себя одиноким. Брайан был один, но он вёл машину и чувствовал себя хорошо.
Когда он проснулся, женщина была голой.
Водительское окно было открыто, и женщину трясло, она стучала зубами. Ничего из её одежды в машине не было, кроме лифчика, который был растянут над ногами мужика, между дверной ручкой и отделением для перчаток, и удержал две крышки термоса, наполненные кофе. С этого угла, Брайан мог видеть эрегированные соски женщины и он нашёл это странно возбуждающим.
С тех пор, как он видел голую женщину, прошло много времени.
Слишком много.
Брайан посмотрел на неё. Наверняка, женщина думала, что он и мужик на пассажирском сиденье оба преступники, оба сообщники, приятели-похитители. С тех пор как она здесь оказалась, Брайан не вёл себя как пленник, или заложник, и к нему так не относились. Не зная толком почему, Брайан также не пытался дать женщине понять, что он на её стороне, что они в равном положении. Возможно, Брайан, в каком-то смысле, наслаждался ложным восприятием; в извращённом смысле, гордился тем, что его ассоциировали с мужиком на пассажирском сиденье.
Но этого не могло быть.
Или могло?
Его взгляд задержался на сосках женщины. Могло. Странным образом, Брайан был рад, что его похитили. И не только потому, что ему выдался шанс увидеть голую женщину, но и потому, что переживание этого экстрима меняло точку зрения на всё остальное. Теперь он знал, что до того случая на банковской парковке, он не жил. Просто существовал. Ходил на работу, ел, ложился спать, снова шёл на работу. Плыть по течению было удобно, но всё это было ненастоящим, это была не жизнь, а её имитация.
Вот сейчас была жизнь.