Брубейкер нахмурился:
— Хорошо. А она встречалась с кем-нибудь из своих старых друзей?
— Нет, даже не хотела, чтобы кто-то знал о ее приезде. Нервничала и все время расхаживала туда-сюда, словно пантера в клетке, но ни шагу из дома. Я говорил ей, что она может брать машину, когда захочет, предлагал навестить Полетт и поплавать у нее в бассейне — но нет, она никого не хотела видеть. А когда звонил телефон или дверной звонок, прямо подпрыгивала от испуга…
— А вы знали, что она сидит на игле? У нее ведь все руки исколоты.
— Да будь оно все проклято! А может, я и не хотел знать! К тому же она всегда носила одежду с рукавами — вот такими. — Боннер провел ребром ладони по своему предплечью.
— Три четверти, — уточнила Полетт.
— Когда вы видели ее в последний раз? — спросил Брубейкер.
— Сегодня ночью, около двух часов.
— Когда вернулись домой?
— Да. Дверь в ее спальне была закрыта; я заглянул внутрь и увидел, что она спит. Брубейкер покачал головой:
— Видимо, притворялась, дожидаясь, когда вы завалитесь спать, чтобы тайком ускользнуть. Если она решила проделать четыре мили пешком и влезть в чужой дом, то поверьте мне — она не спала.
— Может быть. Но зачем она ждала, пока я вернусь домой? Я находился в магазине с шести вечера, и она могла бы сбежать в любое время.
. — До какого-то момента у нее еще хватало сил терпеть и бороться с ломкой. Вероятно, она захватила с собой немного порошка еще в Сан-Франциско. И к тому же после двух ночи на дорогах почти нет машин и ее никто бы не заметил. Не спрашивала ли она о капитане Ромстеде?
— Насколько я помню — нет.
— Но она знала, что он мертв?
— Да, я сам рассказал ей об этом, но не уверен, что она вообще прислушивалась к тому, что ей говорили. Похоже, ее это известие не заинтересовало.
— Скажите, она бывала в этом доме раньше? Лицо Боннера потемнело от гнева.
— Что вы имеете в виду?
— Ну, очевидно, она знала, что в доме есть наркотик, а также где он находится. Тут вмешалась Полетт:
— Нет, не думаю, что она бывала здесь. Насколько я могу припомнить, с тех пор, как капитан Ромстед поселился здесь, она приезжала домой только один раз, на пару дней, в прошлое Рождество, а он тогда находился в Сан-Франциско.
Брубейкер задумчиво кивнул:
— Но остается открытым вопрос: почему она была так уверена, что найдет здесь наркотик… Кажется, это все. Лью. Примите мои искренние соболезнования.
Боннер собрался уходить. В дверях он обернулся и спросил Полетт:
— Тебя подбросить домой?
— Нет, спасибо, Лью. Мне нужно еще немного поговорить с мистером Брубейкером. — Однако она встала и вышла вместе с Боннером.
— Сколько ей было? — спросил Ромстед.
— Двадцать четыре — двадцать пять. Господи, это-то больше всего и удручает.
Брубейкер достал из кармана сигару и принялся снимать с нее целлофановую обертку. За окном послышался звук отъезжающей машины. Через минуту Полетт вернулась в дом.
— Господи помилуй, — воскликнула она с порога, — только не эту вонючую головешку, если вы не хотите, чтобы мы потом жаловались на жестокость полиции. Держите.
Полетт откинула крышку черного чемоданчика, достала из него коробку сигар и протянула Брубейкеру. Тот с невозмутимым видом взял один из футлярчиков и отвинтил колпачок, наблюдая при этом, как Полетт тщательно расправляла и складывала коричневый халат, чтобы можно было закрыть чемодан. Ее лицо при этом выражало прямо-таки детскую невинность.
— Ну ладно, — произнес Брубейкер, выдохнув ароматный дым. — Выкладывайте, что там у вас.
Полетт рассказала о поездке в Лас-Вегас. Брубейкер сходил в гараж, чтобы взглянуть на показания счетчика «мерседеса». Вернулся он еще более угрюмым и задумчивым.
— Значит, он ездил в Сан-Франциско с кем-то еще, — заявил он. — Возможно, с членом той шайки, с которой был связан.
— Но куда он ездил по такой пыльной дороге? — спросил Ромстед. — И с какой целью? Если бы нам удалось найти это место…
— Вы имеете представление, сколько тут в радиусе двадцати семи миль старых проселков, заросших полынью и алкали? Они ведут к ветрякам, пастбищам и заброшенным рудникам. Даже если вы отыщете это место, то обнаружите лишь следы колес или вмятину от хвостовой опоры легкого самолета.
— Почему самолета?
— Да потому, что именно таким способом из Мексики доставляется большая часть зелья. Точно так же ваш отец мог добраться до Сан-Франциско.
Ромстед почувствовал, что бьется головой о бетонную стену, и все-таки предпринял еще одну попытку:
— Послушайте, капитан Ромстед вернулся сюда в пять часов утра, а двумя часами позже уже звонил своему брокеру, чтобы тот собрал двести пятьдесят тысяч долларов наличными. И ни слова о поездке в Сан-Франциско или о сделке. По всей видимости, за эти два часа что-то произошло. И нам необходимо выяснить, что именно.
— Ну конечно. Вы так считаете, потому что он ничего никому не сказал, — устало проговорил Брубейкер. — А вы хоть раз слышали, чтобы кто-нибудь перед тем, как отправиться за грузом наркотика, заказывал время для выступления по телевидению или помещал объявление в газете? С этим все ясно, не о чем даже говорить. Я полагаю, гибель Джери Боннер подтвердила наши догадки и отмела все сомнения на этот счет.
«Все опять сводится к наркотикам, — подумал Ромстед, — и даже возразить нечего». Тем временем Брубейкер продолжал:
— Должен признать, что я кое-что прошляпил: я обыскал дом и не заметил наркотика. В оправдание могу сказать лишь то, что я высматривал что-нибудь размером с этот чемодан, а не с чайный пакетик.
— Кстати, — спросил Ромстед, — где находился чемодан? Вы обнаружили его здесь на диване?
— Нет, он лежал в багажнике машины. Сюда его принесли мы. Видимо, его поджидали в гараже…
— Если хотите знать мое мнение… — начала Полетт.
— Давайте, интересно послушать.
— Вся ваша теория — дерьмо собачье. У меня нет ни малейшего представления, кто и почему убил капитана Ромстеда, но торговлей наркотиками он не занимался. И хотя Джери нашла в его доме героин, я уверена, что он тут ни при чем.
— Но почему вы так считаете? — спросил Ромстед.
Он привез Полетт домой, и теперь они сидели в прохладной гостиной с бокалами «Кровавой Мэри» в руках. Было уже слишком жарко, чтобы сидеть на террасе возле бассейна, а из-за смерти Джери Боннер никто из них и думать не мог о еде. Дом капитана снова заперли, и Брубейкер обещал сообщить Сэму Боллингу о разбитом стекле. Заодно Ромстед попросил вернуть ему ключ.
— Я тоже не думаю, что он знал о хранящемся в доме героине, — продолжил он, — но почему вы так уверены в этом?
— Потому что я знала его лучше, чем кто-нибудь другой. — Полетт поставила свой коктейль на кофейный столик и прикурила сигарету. — Я знала, что он думает о наркотиках. Как и по любому другому поводу, его позиция в этом вопросе была очень твердой. Гуннар не испытывал к наркоманам ничего, кроме презрения, хотя, конечно, у него самого были собственные «наркотики»: гаванские сигары, бренди и сортовое шампанское. Но еще большее отвращение он питал к толкачам и поставщикам любого зелья, даже марихуаны. На «Фэрайле» — последнем судне, на котором служил ваш отец, — он арестовал одного из членов команды за попытку провезти героин. Понимаете, он поступил с ним по законам восемнадцатого столетия: запер в каюте, а потом, когда корабль пришел в порт, передал федеральным властям. А ведь это произвол, и за это вполне могли выгнать со службы или подвергнуть бойкоту со стороны профсоюза моряков — если бы тот человек оказался невиновным. Но в качестве доказательства у капитана был героин, поэтому парень предстал перед судом и сел в тюрьму. И это не сказки о морских нравах — я успела хорошо изучить этого чокнутого. Да, Гуннар Ромстед был немного не в себе и носился как с писаной торбой со своими ста шестьюдесятью процентами коэффициента интеллект та… Но я ведь собиралась рассказать вам, как мы познакомились. Это случилось почти пять лет назад.