— Думаю, они тоже были любовниками той женщины. Другого объяснения у меня нет.
— Хорошо, а Сюзанна? — глухо спросил Солиман. — Она-то тут при чем? Откуда она могла узнать такое о траппере?
— Сюзанна ничего не знала.
— Она, наверное, увидела, как он зарезал овец с помощью этого проклятого черепа.
— Говорю тебе, ничего она не знала и не видела. Он убил ее не за то, что она говорила об оборотне, а за то, что она о нем не говорила, да и не собиралась говорить. Но когда она погибла, он мог приписать ей какие угодно слова. Вот зачем ему нужна была смерть Сюзанны. Чтобы она не могла ничего отрицать.
— Господи, да зачем ему все это было нужно? — спросил Солиман дрожащим голосом.
— Чтобы пустить слух о человеке с волком. Только для этого, Соль. Если бы он попытался сделать это сам, это было бы серьезной ошибкой.
Из темноты до Адамберга донесся горестный вздох Солимана.
— Не понимаю, зачем он устроил весь этот балаган с волками.
— Нужно было убедить всех, что убийства совершает сумасшедший и они случайны, — в общем, необходим был виновный. И он устроил массовую истерию вокруг Массара, кровожадного безумца, больного ликантропией. [1] У Падуэлла было для этого все необходимое. Его профессия, широкие возможности, знакомства, наконец, алиби: он ведь всегда находился в Меркантуре.
— А Массар?
— Массара нет в живых. С самого начала. Наверное, он закопал его тело где-нибудь на горе Ванс. Гляди-ка, Соль, а вот и полиция.
Адамберг и Солиман вышли навстречу жандармам, первый — по пояс голый, второй — в одних трусах. Фромантен вызвал подкрепление: несколько человек из бригады Мондидье. Ведь если речь идет об аресте человека с волком, лишние десять человек не помешают.
— Ну вот, нам сюда, — сказал им Адамберг, указывая на распростертое на земле тело. — Позовите врача, я разбил парню голову.
— Кто он? — спросил Фромантен, посветив фонарем в лицо канадцу.
— Стюарт Дональд Падуэлл, сын Джона Падуэлла. Здесь его знают под именем Лоранса Дональда Джонстона. — Адамберг с грехом пополам справился с английскими именами и продолжал: — А вот и орудие убийства.
— Вот черт! Оказывается, это не волк!
— Только череп волка. А лапы, следы которых мы видели, лежат, наверное, в багажнике его мотоцикла.
Аджюдан долго с любопытством рассматривал череп, осветив его фонарем.
— Это полярный волк, — объяснил Адамберг. — Он подготовился заранее.
— Да, все ясно, — кивнул Фромантен. — Дело в том, что полярные волки самые крупные из всех, намного крупнее остальных волков.
Адамберг оторопело взглянул на него.
— Понимаете, комиссар, я люблю животных, — смущенно объяснил Фромантен. — Читаю, записываю…
Он направил фонарь на правую руку Адамберга.
— Рана кровоточит, — встревожился он.
— Да, она открылась, когда этот тип набросился на меня, — сказал Адамберг.
— Интересно, почему он выдал себя?
— Сегодня вечером я на него смотрел.
— Ну и что?
— Я несколько раз посмотрел на него и узнал некоторые черты Джона Падуэлла. А Стюарт знал, что я интересуюсь его отцом, и тут же сообразил, что я все понял.
Адамберг проводил взглядом Лоуренса, которого вели под руки два жандарма. Третий принес рубашку и ремни от кобуры Адамберга и брюки Солимана.
— Вы с ним общались сегодня вечером? — хмуро спросил Фромантен, шагая следом за жандармами.
— Он всегда был рядом, не только сегодня вечером, — сказал Адамберг и пошел за ним. — Сначала он пустил слух о человеке с волком, потом пустил за ним вдогонку трех человек, чтобы поддержать этот слух. Он знал о каждом нашем шаге. Не мы его преследовали, а он направлял нас, куда ему хотелось.
Лоуренса отправили в Мондидье, в больницу; Фромантен довез Адамберга и Солимана до самого грузовика.
— Если канадец придет в себя, допрос завтра в пятнадцать ноль-ноль, — деловито проговорил Адамберг. — Поставьте в известность прокуратуру и как можно скорее предупредите Монвайяна из Виллар-де-Ланса, Эрмеля из Бур-ан-Бресса и Эмона из Белькура. Я сам позвоню Еревану в Пюижирон и попрошу его обыскать участок вокруг хижины Массара.
Фромантен молча кивнул. Он сделал знак своему сотруднику забрать мотоцикл Лоуренса и уехал.
— Черт возьми! — вскричал Солиман, провожая глазами полицейские машины. — А как же ногти? А волосы? А с ногтями что будем делать? — повернулся он к Адамбергу.
— Теперь с ногтями все понятно.
— Но это же были ногти Массара. И что нам теперь с ними делать? — не отставал Солиман.
— Да, это были ногти Массара, причем ногти отрезанные, — начал Адамберг и медленно зашагал по обочине дороги. — В хижине на горе Ванс Бреван не нашел ни одного ногтя в ванной комнате. И только после того, как Эрмелю пришло в голову обыскать спальню, были обнаружены фрагменты ногтей. Только их не отрезали, а отгрызли. Вот это меня и смутило, Солиман. С одной стороны, есть некто, пользующийся щипчиками, с другой — некто, грызущий ногти, причем в кровати. Это не мог быть один и тот же человек, понимаешь, Соль? Потом, когда мы разыскали его номер в гостинице и нашли там два ногтя и один волос, я решил, что мы люди везучие. Да, мы и вправду везучие. Глядя на карту, я понял, что убийства не случайны. Ногти заставили меня сомневаться в существовании Массара.
— Черт, но откуда же тогда взялись ногти? — воскликнул Солиман.
— Соль, Лоранс срезал их с мертвеца.
Солимана передернуло от отвращения.
— Он не сообразил, что Массар грызет ногти. Он даже не представлял себе, что такое бывает. Сам он такой чистоплотный, такой аккуратный. В этом и состояла первая ошибка канадца.
— А что, были и другие? — с любопытством спросил Солиман, не сводя глаз с комиссара.
— Да, и не одна. Свечи и убийства у подножия креста. С самого ли начала Лоранс знал о том, что Массар суеверен, или ему Камилла об этом рассказала позже, — это мне неизвестно. Но ему это явно понравилось, тем более что вас это тоже заинтересовало. Однако в Белькуре полицейские не дали ему разгуляться, и пришлось совершить убийство вдали от крестов и распятий. Суеверные люди так не поступают. Они упорствуют, следуя своим убеждениям, и действуют вопреки опасности, даже если риск велик. А этот просто-напросто прирезал Элуэна в поле. Что свидетельствует о том, что все эти кресты и распятия — чепуха. Как и свечи. И я вернулся к тому, с чего начал: Массар, вероятнее всего, — вовсе не Массар. Понимаешь, Соль, когда появилась гипотеза о Падуэлле, я уже был к ней готов. Я ее ждал.
— Но если бы не сходство с отцом, — с тревогой спросил Солиман, — разве ты его поймал бы? — И сам ответил: — Нет, не поймал бы никогда.
— Конечно, я бы его поймал. Только на это ушло бы больше времени.
— Каким образом?
— Я бы упорно изучал документы из досье на Серно, Деги и Элуэна и в конце концов нашел бы, что у них общего, — это женщина, Ариадна Жерман. Таким образом, я все равно вышел бы на Падуэлла. Сам он умер, но у него остался сын, который был свидетелем зверской расправы Я бы стал его разыскивать, мне бы прислали фотографии. И я узнал бы в нем Лоранса.
— А если бы ты не проявил упорства?
— Я всегда проявляю упорство.
— А если бы ты не стал разыскивать сына?
— Я бы непременно стал его разыскивать.
— А если нет?
— А если нет, потребовалось бы еще больше времени. Кто хорошо знает волков? Лоранс. Кто первым заговорил об оборотне? Лоранс. Кто разыскивал Массара? Лоранс. Кто заявил о его исчезновении? Кто намекал на то, что Сюзанну убил именно Mac-cap? Лоранс. Мы все равно нашли бы его, Соль.
— А может, и нет, — упрямо пробормотал Солиман.
— Может, и нет. Но откуда ни возьмись появились волоски из шкуры волка. То их не было, и все недоумевали, то они внезапно появились. Кто был в курсе дела? Полиция и мы пятеро.
— Мне пора к Полуночнику. Надо ему все рассказать, — заявил Солиман.
— Нет, — остановил его Адамберг, схватив за руку. — Ты разбудишь Камиллу.
— А потом?
— Не знаю, как ей об этом сообщить. Подумай.
1