— Народу кругом пропасть…
— Ну и пусть! — счастливо засмеявшись, Люба стала на цыпочки и коротко прильнула своими губами к губам Петра. Затем, смутившись, тоже оглянулась на людей и взяла его чемодан. — Пойдем, а то опоздаю. Через сорок минут у меня консультация, а завтра экзамен по анатомии.
— Люба! — Петр испуганно посмотрел на девушку. — Я ведь только на три часа. Следующим поездом на Сарны должен уехать.
— Никуда ты не поедешь! Я договорюсь с нашими мальчиками, переночуешь у них в общежитии.
— Нет, нет. Ты пойми: не имею права опаздывать. Лучше не ходи на консультацию… В загс пойдем!
— Куда? — Люба смотрела на Петра смеющимися, во влажной зелени, глазами, высоко подняв тонкие брови.
— Пойдем распишемся… Мы же договорились: кончу училище — и ты выйдешь за меня замуж.
Люба вдруг затряслась от смеха, запрокидывая голову и обнажая иссиня-белые мелкие зубы. Петр смотрел на нее с недоумением, тревогой и обидой.
— Чего ты гогочешь?
— Ой, не могу, — сквозь смех отвечала Люба, скрестив руки и прижав их к маленьким тугим грудям. — У меня сегодня урожай на женихов!
— Ну, знаешь… Ничего смешного!.. — Петр, обиженно взглянув на девушку, отвернулся.
— Не дуйся, Петух! — все еще смеясь, говорила Люба. Взяв его под руку, она заглянула ему в глаза. — Разве так сразу можно? Что мне мама скажет? И тебе со своими поговорить надо… Пойдем, а то я опаздываю.
— Никуда ты не пойдешь.
— Сумасшедший! Хочешь, чтоб я завтра на экзамене провалилась?
— А ты хочешь, чтоб я начал службу с опоздания в часть?
— Ну тогда уезжай! — В голосе Любы зазвенели металлические нотки, хотя в глазах продолжал теплиться смешок.
— И уеду! — Петр взялся за чемодан. — Поезд, которым приехал, еще не ушел.
— Уезжай… Только не забудь, что у меня консультация заканчивается через три часа, а потом я свободна.
— Люба, я не шучу… Уеду.
— Уезжай, уезжай. Чего ж стоишь?
И Люба метнулась к тронувшемуся с места трамваю. Уже с подножки, удаляясь, крикнула со смешком:
— Не забудь чемодан в камеру хранения сдать!..
И снова знакомая обстановка вагона, снова татакают под полом колеса. У дверей купе митинговал, размахивая длинными руками, младший политрук Морозова.
— Правильно сделал, что уехал! Вот дурак только, что переживаешь!
Петр Маринин, к которому обращены эти слова, дугой согнув спину, сидел у столика, уставив неподвижный взгляд в окно, где томился в июньском зное день. Напротив Петра — младший политрук Гарбуз.
Сдвинув черно-смоляные брови, Гарбуз стучал кулаком по своей острой коленке и не соглашался с Морозовым:
— А по-моему, надо было растолковать ей, что к чему, — скрипел его хрипловатый голос. — Ты же сколько этой встречи ждал! А она — консультация! Плевать на консультацию! Сдала бы экзамен в другой раз.
— Не верила, что уеду, — с грустью и оттенком виноватости заметил Петр. — Раньше я всегда ее слушался.
— Ну и дурак! — гаркнул Гарбуз и, сердито засопев, достал папироску.
— Оба вы тюфяки! — безнадежно махнул рукой Морозов. — А еще политработники… Ведь война может грянуть! А вы?.. Только и разговоров, что про женитьбу. Приспичило!.. Я б на твоем месте, Петро, года три послужил бы, а потом в Военно-политическую академию. Женитьба не уйдет!
— Постой, постой! — Гарбуз, подбоченившись, дьяволом посмотрел на Морозова. — А что это за студенточка провожала тебя на вокзале?
Морозов заморгал глазами, облизал сухие губы.
— Ну, я — другое дело, — развел он руками. — Во-первых, я на целый год старше вас. А во-вторых…
Что «во-вторых», трудно было услышать, так как Гарбуз загромыхал раскатистым смехом. Не выдержав, рассмеялся и Петр.
— Хватит ржать! — рассердился Морозов. — Давайте лучше «козла» забьем.
После пересадок в Сарнах и Барановичах приехали в Лиду. Разыскав в городишке автобусную станцию, направились от Лиды на восток — в Ильчу.
И вот — небольшое местечко Ильча, о существовании которого ни Петр, ни его друзья раньше и не подозревали. Узкие, пыльные улицы со щербатыми мостовыми, островерхие черепичные крыши домов, заросшая камышом речушка — приток Немана. За речушкой на горе — костел. Его долговязое серое тело двумя шпилями тянулось высоко в небо и бросало угловатую тень на плац, растянувшийся между костелом и казармами. В этих казармах размещались штабные подразделения и сам штаб мотострелковой дивизии.
Дивизия только формировалась. Рождение ее и подобных ей частей означало тогда рождение нового рода войск Красной Армии — моторизованной пехоты. Части молодого соединения пополнялись только что призванной в армию, необученной молодежью. Командиры — одни переводились из разных частей Западного Особого военного округа, другие, как Маринин, Морозов, Гарбуз, приходили из военных училищ. Костяком будущего соединения явилась танковая бригада, которая находилась близ границы в летних лагерях и готовилась к переформированию в два танковых полка.
Старший батальонный комиссар Маслюков — начальник политотдела формирующейся мотострелковой дивизии — сидел в своем кабинете за непокрытым канцелярским столом и листал личное дело младшего политрука Маринина Петра Ивановича. Сам Маринин был здесь же. Он уселся на уголок табуретки и со смешанным чувством любопытства, робости и удивления рассматривал Маслюкова. Близко встречаться с таким большим начальником ему приходилось впервые.
«Губы толстоваты», — мелькнула у Петра нелепая мысль, и он усмехнулся, потупив взгляд. Боялся, что Маслюков заметит на его лице улыбку.
Подавив в себе беспричинный приступ смеха, Маринин снова стал рассматривать лицо старшего батальонного комиссара — полное, чуть румяное, с ямочкой на подбородке. Неопределенного цвета глаза — внимательные, задумчивые, взгляд прямой и требовательный. В Маслюкове угадывался властный, настойчивый характер, выработанный трудной армейской службой.
— Учились в институте журналистики? — нарушил вдруг тишину старший батальонный комиссар, уставив на Петра внимательные глаза.
Во взгляде этих глаз и в голосе, каким был задан вопрос, Петр уловил нечто такое, что заставило его встревожиться…
— Да. Из института призван на действительную.
— Хорошо-о, — протяжно вымолвил Маслюков, и это «хорошо» усилило неизъяснимую тревогу Маринина.
— Вы, конечно, знаете, — начал издалека старший батальонный комиссар, — что вас рекомендуют секретарем дивизионной газеты.
— Знаю.
— А не лучше ли вам месяца два поработать политруком роты? Посмотрите, чем живут солдаты, как складывается их служба в условиях нового рода войск… Потом будет легче в газете…
— Я готов, — облегченно вздохнул Маринин.
— Очень хорошо. Идите представьтесь редактору и работайте пока в газете. А как только поступят бойцы в дивизионную разведку, пойдете туда политруком.
Петр поднялся, сказал краткое «есть!», круто повернулся кругом и рубленым шагом вышел из кабинета.
А в крохотной приемной сидели притихшие Морозов и Гарбуз. Теперь наступила их очередь представляться «высокому начальству», прежде чем ехать к месту службы — в танковую бригаду.
3
Уже прошло полмесяца с тех пор, как Петр Маринин прибыл после окончания училища к месту службы. Успел обвыкнуть в редакции маленькой дивизионной газеты, подружился с инструктором-организатором газеты младшим политруком Гришей Лобом, а дивизионная разведрота еще не комплектовалась…
— Кто же за тебя в редакции будет работать, если уйдешь в роту? — удивлялся Лоб. — Это не дело…
Гриша Лоб — стройный, собранный, невысокий парень с черной жесткой шевелюрой, острым, суровым взглядом и побитым оспой лицом. Не в меру горячий и резкий, Лоб вначале не понравился Петру.