Непоседливый и жизнерадостный Аранович уже справился с должностью хирурга-ординатора. Окончив в 1941 году медицинский институт, он еще сохранил студенческую неутомимость. В наш хирургический лазарет ходили врачи из других госпиталей посмотреть, «как лечат летчиков». Действительно, далеко не везде раненые находились в столь благоприятных условиях. Не последнюю роль играло то, что наши подопечные знали, как обстоят дела в их части, как воюют товарищи. Эвакуации из лазарета подлежали только те, кто навсегда или на длительный срок (более трех месяцев) терял возможность вернуться в строй или нуждался в специализированной помощи (урологической, глазной, отоларингологической). Остальные оставались до полного выздоровления.
Вместе с М. А. Пруденко и заместителем по политчасти 504 БАО мы разработали план перевозки около тридцати «старичков» в лазареты БАО. Все эти летчики, техники, авиаспециалисты могли в скором времени вернуться в свои части.
Вернувшись в Троицкое, услышал печальную весть: в Орджоникидзе, к которому немцы подошли вплотную, во время бомбежки погиб и начальник штаба Закавказского фронта генерал-лейтенант П. И. Бодин и член Военного совета фронта А. Н. Саджая, В тот день, 1 ноября, наши летчики сбили 30 немецких самолетов.
Выполнив несколько неотложных дел, я вылетел на аэродромы 217-й и 229-й истребительных авиадивизий. Они находились к востоку от Орджоникидзе. На местах выяснил, что медпункты нуждаются в перевязочных средствах, которые в тот момент можно было достать лишь на аптечных складах наземных армий. Узнал о людских потерях. Эти аэродромы обстреливались артиллерией противника.
К северу от города, не умолкая, гремела канонада. Там геройски дрались 11-й гвардейский стрелковый корпус, истребительно-противотанковые и гвардейские минометные полки. Несмотря на испортившуюся погоду, действовала наша авиация. Исключительную оперативность и маневренность проявили в этот период летчики 4-й воздушной армии. Поддерживая и прикрывая наши наземные войска, истребители в течение десяти дней провели около 100 воздушных боев. В этих боях и во время налетов на аэродромы противника советские летчики уничтожили более 80 вражеских самолетов.
Военврач 2 ранга Михаил Маркович Полонский, начальник санслужбы 229 иад, построил работу так, что аэродромные медпункты имели посты вблизи переднего края обороны. Они состояли из фельдшера и шофера-санитара полуторки, оснащенной всем необходимым для оказания первой помощи. Наблюдали сами за воздушным боем, если становились свидетелями его, и собирали в медпунктах сухопутных войск сведения о раненых летчиках, выбросившихся с парашютом или совершивших вынужденную посадку.
В числе четырех летчиков-истребителей из своей дивизии и 217 иад медпост подобрал капитана С. Мкртумяна. Он вел бой один с шестью «мессершмиттами». Сбил два, потом получил ранение в грудь. Его ЛаГГ-3 загорелся. Капитан сумел посадить машину на склоне горы, выбраться из нее и отползти в сторону. Минут через двадцать медпост был на месте взрыва самолета. Мужественному летчику оказали первую медицинскую помощь и доставили его в ПМА. Оттуда он был отправлен в Дербент. Я видел его в лазарете.
С. Мкртумян, П. Руденко и В. Шамшурин, повторившие подвиг Гастелло, были удостоены звания Героя Советского Союза.
Одобрив инициативу Полонского, я предложил ему и дивизионному врачу 217 иад Малаеву (с ним связался по телефону) немедленно послать людей на автомашинах в город для получения медицинского имущества. Разрешение санитарного управления Северной группы на это имелось.
Вскоре мне довелось встретиться и с военврачом 1 ранга Михаилом Петровичем Малаевым. Он доложил, при каких обстоятельствах погибли старший врач одного из полков дивизии и две вольнонаемные медсестры.
Михаилу Петровичу было уже более сорока лет. Среднего роста, всегда подтянутый, с умным худощавым лицом, он походил на строевого командира. До сформирования 4-й воздушной армии Малаев занимал пост флагманского врача ВВС 12-й общевойсковой армии. Он и теперь внимательно следил за состоянием здоровья личного состава, глубоко вникал в жизнь и быт летчиков.
У Малаева лучше чем у кого-либо была поставлена организация кратковременного отдыха авиаторов в расположении БАО. По его представлению командир части освобождал определенное количество летчиков на три — пять дней от боевой работы. «Отпускники» поселялись в небольших домиках неподалеку от аэродромов.
Бывая в частях, я не упускал возможности проконтролировать организацию отдыха авиаторов. Часто они размещались в землянках, а в теплое время года даже в шалашах. Важно было, чтобы уставший летчик, штурман или стрелок-радист имел возможность хотя бы ненадолго освободиться от нервного напряжения. Уменьшение утомления летного состава, а значит, повышение его боеспособности, являлось одной из важнейших задач авиационной санитарной службы.
До войны наблюдение за физическим состоянием летного состава велось постоянно. Каждый авиатор имел единую медицинскую книжку. Когда он переводился из одной части в другую, то на новом месте обязан был предъявить ее врачу. В деле медицинского контроля за летным составом существовала преемственность.
С началом войны такую документацию перестали вести. В большинстве штабов она была даже уничтожена — избавлялись от «лишнего» имущества. Но необходимость медицинского наблюдения за летным составом не отпала. Появились врачебные дневники. Полковые врачи вели их по-разному. Чаще всего они вносили туда результаты ежемесячных медосмотров, количество боевых и отдельно ночных вылетов, общий налет, число проведенных воздушных боев, перенесенных травм и аварий, сведения о лечебно-профилактических мероприятиях. Боевая нагрузка экипажей была весьма неравномерной, зависела от вида авиации (истребительная, штурмовая, бомбардировочная), оперативно-тактической обстановки, а также от характера выполняемых задач.
Наведываясь в части, я всегда проверял содержание дневников. В 217 иад эта документация велась хорошо.
5 ноября противник был остановлен на окраине Орджоникидзе. Больше того, его гизельская группировка оказалась в мешке. Начались бои по ее уничтожению. 11 ноября наши войска освободили Гизель, а в течение следующего дня продвинулись вперед на двадцать километров.
19 ноября перешли в наступление войска Юго-Западного и Донского фронтов, сутками позже — Сталинградского. Вскоре в междуречье Дона и Волги он завершил окружение крупной группировки противника.
Как ни тяжело было у нас, на Кавказе, мы понимали, что в Сталинграде советским воинам еще труднее и что именно на Волге будет предопределен дальнейший ход войны. Сковывая огромные силы противника, мы помогали сталинградцам. В свою очередь, Сталинград не позволял врагу еще более усилить свой натиск на Кавказе.
Конечно, я не могу сказать, что уже тогда, в конце ноября, мы так и говорили: «Оборонительный период войны кончился!» Но каждый воин нашего фронта не только чувствовал, а твердо знал: очень скоро придет час наступать и нам! Вся политическая работа в войсках перестраивалась на подготовку к наступлению. Ведь в начале войны мы только отступали. Надо было преодолеть этот психологический барьер.
В конце ноября положение на Закавказском фронте изменилось. В штабе воздушной армии считали, что в настоящее время противник располагает примерно 500 самолетами. Уменьшение их численности было следствием ударов нашей авиации по аэродромам противника, а также переброски части его военно-воздушных сил в район Сталинграда.
В 4-й и 5-й воздушных армиях насчитывалось до 600 самолетов. К нам, правда в небольших количествах, поступали уже боевые машины новых типов. В ВВС Черноморского флота имелось свыше 250 самолетов.
Перед воздушными армиями были поставлены конкретные задачи и четко определены районы боевых действий. Наша армия основными силами поддерживала Северную группу войск, а 5-я вместе с частями ВВС Черноморского флота Черноморскую группу.
В первых числах декабря меня вызвал заместитель командующего по политчасти Алексеев. На эту должность его назначили после отмены института военных комиссаров. Он получил звание генерал-майора.