— А вот я читала, я читала, — зашепелявила и забрызгала слюнями Книгочея Танечка, — что в африканских племенах девочкам при достижении определённого возраста отрезают клитор, а ещё я читала, что клитор — это такой важный орган, без которого невозможна полноценная сексуальная жизнь женщины, но почему-то у себя я не могу найти никакого клитора, и вот задумываюсь порой, уж не в Африке ли я родилась и была привезена в Советский Союз незаконно?
Обычно Танечку молча выслушивали и продолжали заниматься своими делами, но Мошонкин на этот раз высказался резковато:
— Ну и какое отношение это имеет к Абсолюту?
Танечка дико засмущалась, покраснела, а так как учительская фраза сопровождалась смешками класса, попыталась слиться, в целом безуспешно, с поверхностью парты.
— Абсолют существует только на уровне ощущений, — запульнула вдруг в пространство класса неожиданно разумную фразу Шлюшка Света. Да, именно так её все называли, причём не только за глаза, но и в глаза. Она ничуть не обижалась, ибо гордилась тем, что занималась проституцией. Я её как-то побаивался — она была слишком красивой и высокомерной, смотрела на мир глазами светской дамы и окружающих оценивала исключительно по материальной составляющей. Естественно, врачи и преподаватели выглядели в её серо-зелёных, без дураков симпатичных глазках куда более привлекательными, чем собратья-придурки. Я знал, что кое-кто из них занимался с ней, как говорят сейчас, любовью, причём не особо таясь. Нам же Света категорически не давала, а лишь иногда, в минуты неопределённого настроения, позволяла трогать за интимные места. Шлюшка Света то и дело впадала в тяжелейшие депрессии, которые продолжались практически без перерывов и выражались в безудержном сосании пальца. На момент, когда происходила дискуссия об Абсолюте, депрессия Шлюшки Светы находилась, судя по всему, не в очень глубокой стадии, потому что у неё хватило сил вытащить палец изо рта и произнести несколько, как сейчас говорят, продвинутых фраз. — Приятный мужчина, интимная близость, страстная нега — вот что такое Абсолют. А не то, что вы тут напридумывали.
— Браво! — поаплодировал, облизнувшись на Свету, Александр Сергеевич. — Предлагаю именно это определение Абсолюта признать на сегодня окончательным.
Урок завершился, и минут на десять Светина депрессия улетучилась.
Скрытые смыслы Перестройки
Время быстро бежит. Говорят, после сорока даже не успеваешь считать года. Быстро оно бежит и в детстве — года считать успеваешь, но удивления от того, как скоро они превращаются в прошлое, велико и ядовито.
Я и глазом моргнуть не успел, как пронеслись два с лишним года моего пребывания в интернате. Конец восемьдесят восьмого — знаменательное событие в моей жизни. Тогда, в декабре, я чуть не разрушил всю Армению, наслав на неё губительное землетрясение.
Почему Армению? Чем не милы мне армяне?
Да дело не в армянах. Это мог быть кто угодно. Это и был кто угодно — я и в Японии сотрясал землю, и в Перу. Но землетрясение в Армении памятнее — в нём я продемонстрировал таившуюся во мне Силу во всей красе.
— Вот оно! — бежал я по больничным коридорам, сжимая в руках свежий номер газеты «Известия» (между прочим, выписываемой, как и несколько других газет и журналов, интернатом), на первой полосе которой под большой фотографией рыдающей армянской старухи шла большая статья, переходящая на вторую полосу и вроде бы даже на третью, где подробно описывались все последствия моего злодейского деяния. Обо мне, к некоторому моему сожалению, в статье не говорилось ни слова.
Впрочем, чему тут удивляться? Всенародно раскрывать себя я не собирался (хотя и мог, прояви ко мне хоть какое-нибудь завалящее издание маломальский интерес), а откуда ещё могли узнать недалёкие журналисты «Известий» об истинных причинах произошедшего.
— Ещё немного! — бормотал я в сладострастном экстазе. — Ещё совсем немного, и я отправлю этот грёбаный мир в тартарары!
— Слышишь! — повышал я голос, на бегу поднимая глаза к потолку (вот только зачем — не к несуществующему же богу я обращался?). — Тебе не избежать этого! — грозил я притаившемуся и испуганному миру.
Мир безмолвствовал.
— Что за ёкэлэмэнэ?! — остановил меня на бегу главврач Епископян, схватив большой волосатой рукой за плечо. — Чему радуемся?
Он выглядел устало и потерянно. Тогда мне не пришло в голову, но сейчас я понимаю, что ведь, чёрт подери, Епископян был армянином, а значит, не мог не переживать произошедшее в Армении со всей болью своего большого кавказского сердца. Сейчас мне даже приходит на ум, что в том землетрясении могли погибнуть его родственники.