– Егор Петрович, а не могли бы вы пояснить, кто такие эти мозгляки-слизняки? – неожиданно смело спросил Заломов.
– Для слабовидящих и табаконекурящих поясняю: мозгляки-слизняки – это те, у кого мозги пожиже, а мысли потрусливее. Они живут, как абсолютно слепые котята. Они могут лишь ныть, путаться под ногами и тыкаться своими сопливыми носами обо всё подряд.
– Наверное, вам более по сердцу львы да тигры?
– Добавь ещё удавов, – хмыкнул Драганов, тускло блеснув верхним рядом желтоватых зубов. – А от удавов – могучих и упорных, хладнокровных и расчётливых, давящих и подавляющих – милости не жди.
– Ну и что же мне теперь делать? – спокойно спросил Заломов.
– Я ожидал, что не захочешь сотрудничать с нами, и уже подумал над твоим трудоустройством. Я рассудил, что ежели ты откажешься работать со мною, то тогда на кой лях ты нужён и в других подразделениях Института? И вообще, за хренам нам плодить неуправляемых сотрудников? Ежели ты и задумал сыграть роль Колобка, так оно у тебя не вышло. От удавов не уйдёшь, никуда от них не укотишься. Удавы хватают таких, как ты, за все глоточные и прочие гланды и с удовольствием дущат, – последнее слово Егор Петрович произнёс с грузинским акцентом.
На секунду Заломова охватил гнев, но лишь на секунду. Ведь он был готов к такому повороту.
– И куда же мне идти?
– Прежде всего, забудь о Кедрине. У нашего говоруна и без тебя проблем хватает. Ну а ежели он всё-таки попробует тебя взять, то будет иметь дело со мною лично и с моими людьми в Партбюро. К тому же и хозяева твоего горячо любимого Кедермана едва ли одобрят его конфликт с нами. Ему наверняка будет велено залечь на дно, то есть сидеть тихо в своей болотной тине и не чирикать.
Заломов хотел было возразить, но Драганов сделал резкий жест, чтобы подчинённый молчал, а сам продолжил над ним глумиться:
– Ни один институт в Городке да и во всём Новоярске тебя не возьмёт, даже и время не трать. Наш начальник отдела кадров – мой человек, так что, ежели попробуешь где-нибудь устроиться, то тамошний кадровик (как ему и положено) тут же позвонит нашему, ну и тогда, не обессудь, сам понимаешь… Впрочем, я не буду возражать против одного э-э-э вариантика твоего трудоустройства, хотя, скажу честно и откровенно, он, пожалуй, даже слишком хорош для тебя.
– И что это за вариантик?
– Школа, Владислав Евгеньевич. Любая школа Городка или Новоярска. Я не изверг всё-таки. Иди-ка и поучи детишек годика два-три, а там поглядим. Может, и станешь попокладистей. А теперь давай-ка подведём итоговую черту под нашим заключительным заседанием. Итак, в последний раз предлагаю тебе продолжить работу с той краской на мышах. Согласен или нет?
– Я не хочу работать с мышами, – подчёркнуто твёрдо ответил Заломов.
– Ну что ж, вольному – воля. Знал, что не захочешь. Таких мозгляков, как ты, к науке вообще допускать нельзя. На пушечный выстрел нельзя! Такие, как ты, только и умеют, что болтать да палки в колёса вставлять. Нет у мозгляков-слизняков конструктивных идей. Таких, как ты, надобно крепко держать за все придатки и очень… очень культурно воспитывать, – Драганов с хрустом сжал правую руку в мощный кулак и выдохнул: – Вот так!
– Ну что ж, тогда прощайте, – буркнул Заломов и повернулся к двери.
– Постойте, молодой человек, пока вы не уволились, я ваш начальник. А посему не забудьте ту красочку-то мне передать… лично-с!
– Да, конечно, Егор Петрович. Готов сделать это хоть сейчас, – неожиданно звонко выговорил Заломов и полез в свою сумку за бюксиком с краской для хлопка. Руки его заметно тряслись.
– Что? Жалко отдавать? Это, Слава, тебе наука. А теперь уходи. Видеть тебя не хочу!
Заломову нужно было подумать. Он вышел из Института и медленно побрёл по лесной дорожке, ведущей к школе вундеркиндов. Не дойдя до неё, свернул на едва заметную тропинку и углубился в лес. Шла вторая декада сентября. Некогда высокая трава полегла и сбилась в комья. Папоротник-орляк побурел и сник. Цветы отцвели, не было ни бабочек, ни мух, ни даже комаров. Несколько компенсировали эти утраты лишь яркие краски мёртвой и умирающей листвы да разноцветные поганки, облепившие трухлявые пни. Заломов сел на сваленный бурей ствол берёзы и попробовал привести в порядок свои мысли.
– Итак, судьба толкает меня на преподавание в школе. Драганов, конечно же, уверен, что я сочту его «вариантик» унизительным и, скорее всего, просто уеду из Новоярска. Действительно, один минус учительства бьёт в глаза – ведь, уча детей, я, вроде как, теряю темп, и моё развитие как исследователя задерживается. Но начинающий научный работник тоже теряет массу времени, выполняя мелкие, плохо продуманные задания своих шефов. Правда, это не аргумент. Чтобы терять время, вовсе не обязательно идти в учителя.