Заломов встал. Как ни странно, на душе его было легко.
– До свиданья, Аркадий Павлович. Прощай, донна Анна. Спасибо за лестное сравнение с тем райским змеем. Ведь, если не ошибаюсь, именно он, подсунув Еве запретный плод, одарил человечество самым главным – способностью познавать мир. – И в голове Заломова весенним ветром пронеслось: «Вот теперь-то мы расстались окончательно! Последние угольки костра угасли»
.
ФИНАЛ
В вестибюле ресторана он увидел Лёху Стукалова. Тот только что снял свою элегантную дублёнку и передавал её гардеробщице. А возле большого зеркала стояла разряженная Люба. На ней был цветастый сарафан до пола, а её роскошные оголённые плечи покрывал ажурный платок из чёрного козьего пуха.
– Привет, ребята! Что же вас сюда занесло? – спросил Заломов, без особого труда переключаясь на новую реальность.
– Судьба, конечно, вернее, невесть откуда привалившая пруха, – Стукалов быстро и весело растянул губы. – Пришли отметить моё грядущее повышение. Хочешь, отметим вместе? Я плачу.
– Спасибо, старик, но назад в ресторан я не пойду, хотя и сгораю от любопытства. Может, поделишься своей методикой охмурения фортуны?
– Ой, Любушка-голубушка, – залепетал Стукалов, глядя собачьими глазами на подругу, – пожалуйста, выбери столик и подожди меня немного. Я должен поделиться со Славкой нашей радостью.
– Хорошо, Алексей, даю тебе пять минут и ни секунды больше, – холодно пробасила Люба и с высоко поднятой головой вплыла в зал ресторана.
Заломов с Лёхой сели на диванчик возле вешалки.
– Осенью шеф заставил меня заняться довольно странным делом, – начал свой рассказ Лёха. – Я должен был кормить мышей какой-то красной краской. От больших доз этой гадости звери просто дохли, да и малые дозы ничего хорошего им не приносили. Мыши болели, и их развитие тормозилось. Шеф рвал и метал и, фактически, уже был готов отказаться от тех опытов, но вот тогда-то я и обратил его внимание на одно препикантнейшее обстоятельство: у мышаков, выросших на небольших количествах красной краски, совершенно достоверно возросла сексуальная активность.
– Насколько, – перебил Заломов.
– Да примерно на десять-двенадцать процентов.
– И всего-то?!
– Ну, Слава, не скажи. Во-первых, в таком деле и пять процентов очень даже немало, а во-вторых, ты не знаешь шефа и его друзей. Ты не знаешь, к примеру, что начальник одной из высших кремлёвских структур (кстати, уже немолодой мэн) – его кореш и собутыльник. Так вот, Егор Петрович съездил в Москву, с кем надо выпил, с кем надо поохотился на лосей и кабанов, – а пьёт он, не пьянея, да и стреляет, как ворошиловский стрелок, – и вот теперь ему дают ни мало ни много, а целый институт во Владивостоке.
– Какой ещё институт, Алёша?
– Новый, только что учреждённый, фактически, лично под него «Институт высокоэнергетических морепродуктов». Егор Петрович назначен туда директором, а я буду одним из его заместителей. Вот такие у нас дела, Слава.
– Так ты едешь во Владивосток? Когда?
– Да уже этим летом. В июне защищаюсь, и можно ехать.
– Так, значит, и Драганов переезжает на Дальний Восток?
– Неужели, Слава, тебе будет его шибко недоставать? – спросил Стукалов, помирая со смеху, то есть, беззвучно тряся своею массивной нижней челюстью.
«Вот произошло ещё одно благоприятное случайное событие – фактор Драганова потерял свою силу», – пролетело в голове Заломова. Пытаясь не выдать своей радости, он спросил:
– Так зачем же Егору Петровичу понадобилось возглавлять какой-то не очень понятный институт? Ведь став его директором, он не сможет заниматься своею горячо любимой генетикой.
– Ох, Слава-Слава, ты так ничему и не научился, и ничегошеньки не понял. У мэна калибра моего шефа особые задачи. Подумай сам, в его институте будут трудиться две-три сотни научников, и Егор Петрович так наладит их работу, чтобы имена этих богом забытых людей стали известными всему миру, всему человечеству. Разве это не достойная цель для настоящего учёного, любящего свою страну и науку?
– Да, конечно, – машинально согласился Заломов.
Он смотрел на Лёху невидящими глазами и не мог понять, почему Драганов готов возглавить неважно какой институт, наполненный неважно какими сотрудниками. Лишь одно объяснение показалось ему логичным: Егор Петрович просто хочет получить власть над двумя-тремя сотнями людей. И из памяти Заломова всплыли строки из юношеской пьесы Кедрина: