Конечно, шаманы, не страдающие толтекским позитивизмом, часто мыслили прямо наоборот — наделяли все сущее душами и этим превращали мыслимый космос в какой-то невообразимый фейерверк. Такой подход известен из классической антропологии и также нам понятен — у дерева есть душа, у всякой былинки есть душа, у крокодила и длинноногой птицы ибис, безмерно уважаемой египтянами, — тоже есть душа! Все путалось в этом неразделимом хороводе — камни и скалы имели души, не говоря уж об истуканах, сработанных древними мастерами. Вот он, примитивный анимизм, прародитель многобожия, с таким усердием порицаемого нынешним духовенством! Над ним успели вдоволь покуражиться и атеисты, и христиане, и иудеи. Каждый нашел для этого веские доводы. И они по-своему правы — так как Неведомое, Тайна, размазывается по ткани бытия, теряет свои характерные черты, и где же здесь Человек? Где то, что отличает нас от дерева или от сосредоточенного бобра, из того же дерева возводящего свою бобриную архитектуру?
ЧТО заставило человека стать сапиенсом, разумным? Почему ни собака, ни мартышка не занимаются ничем подобным? Мы — существа, изначально наделенные осознанием (как все живое), — таинственным образом обрели ВНИМАНИЕ и ВОЛЮ. Две эти способности (на которые психология, нейрофизиология, философия натыкаются, как на непреодолимые преграды) породили Тайну Человека. Разум стал их продуктом — не сразу и не единым махом. Воля и внимание стали расчленять воспринимаемый мир, вынудили нас накапливать множество форм опыта, пока их не стало так много, что они заставили нас искать способы архивирования, комплектации, — и только тогда появился язык (система лаконичных знаков) и мышление (совокупность операций, производимых с этими речевыми и неречевыми знаками).
Осознание обрело структуру.
Общая чувствительность всего сущего (всей совокупности эманаций) — панестезия бытия — обрела в человеке способность организовываться, отделяться, производить собственные формы. Стоит отступить на шаг назад, обратить упорядоченную чувствительность на сущность собственной психики, как наука опасно приближается к суверенным пределам того знания себя, которое равным образом подозрительно и для науки, и для ортодоксальной религии. Станислав Гроф, один из основателей трансперсональной психологии, ввел понятие "голотропное сознание" (сознание, стремящееся к целостности, лежащей в нашей природе до разума). "Области, которых может достигнуть голотропное сознание, — пишет он, — не ограничиваются материальным пространственно-временным миром. Оно простирается за пределы границ ньютоновской реальности во всех отношениях и обеспечивает доступ к необычным измерениям реальности. Сюда относятся, например, астральные миры невоплощенных сущностей, миры сверхчеловеческих существ, преисподняя и небеса, населенные блаженными божествами и демонами, мир юнговских архетипов и различные мифологические и легендарные миры".
Как бы ни был осторожен ученый, сколь бы ни указывал на возможное многообразие интерпретаций, академическая наука проводит невидимую черту и отделяет подобные исследования от добропорядочного рационализма. Ибо такой опыт пугает, отрицая фундаментальные координаты нашего описания "субъективное — объективное", "внутреннее — внешнее", "психическое — физическое" и т. д. Христианское сознание (как и некоторые иные религии) не только поддерживает страх человека перед Непостижимым — оно узаконивает этот страх, делает его почти сакральным. Если приложить усилие и все-таки вынудить христианского богослова к откровенности (что бывает весьма нелегко), мы можем узнать удивительные вещи — например, что Церковь в целом осуждает исследования бессознательного. Это осуждение имеет множество оговорок, поскольку церковь с некоторых пор всячески избегает полемики с наукой. Бессознательное — это все же признанный объект научного исследования, однако суть явления не ясна, а формальное определение страдает неполнотой, допускающей множество толкований. И христианское богословие стремится сузить понятие бессознательного (часто почти таким же образом, как поступают самые последовательные рационалисты в психологии), чтобы наука не посягнула на Неведомое ("Священное"), чтобы описание не вышло за установленные пределы — туда, где положено проникать одной лишь Вере.
Все вышесказанное делает явным тот факт, что наука и религия в нашей цивилизации служат одной цели — сохранить мир описания, оставить Неведомое неведомым навсегда. Принципиальное отличие науки заключается в том, что сам импульс, ее порождающий, содержит потенциальную возможность выхода за собственные пределы. Будучи генератором описаний, допускающим альтернативные описания и неосвоенные области между ними, наука содержит в себе намерение бесконечного движения — что и есть, очевидно, квинтэссенция феномена человека.
Толтекская магия (если отталкиваться от книг Кастанеды) много говорит о намерении, никогда не описывая его, но лишь постулируя его фундаментальное значение. Благодаря намерению человек становится магом, благодаря намерению он достигает второго и третьего внимания. И в данном контексте мы готовы смириться с изначальной непостижимостью движущего нами процесса. Слово "намерение" произносится с трепетом и придыханием, ибо оно подразумевает самую сокровенную сущность магии.
Но ведь то же самое намерение когда-то превратило примата в человека разумного. Было бы полезно вспомнить и подумать об этом. Трансформация однажды уже произошла. И Тайна, лежащая в основе той, древней Трансформации, ничуть не стала понятнее нам, представителям Homo Sapiens, казалось бы, давно и радикально покинувшим царство неразумных животных. Мы называем волю, например, "способностью к выбору цели деятельности и внутренним усилиям". Мы называем внимание "характеристикой психической деятельности, выраженной в сосредоточенности и направленности сознания на объект". Мы даже не слишком скрываем тот прискорбный факт, что, размышляя о тайне собственного существа, не способны выйти за пределы бесконечных тавтологий. Ибо все сказанное сводится к тому, что воля есть воля, а внимание есть внимание.
Это и есть красноречивый симптом того, что мы коснулись границы описания. Как бы ни витийствовали наши мыслители, их словесная вязь всегда лишь окружает границы познаваемого. Вот почему я назвал эту книгу, посвященную трансформации нашей природы, "Человек Неведомый" — ибо никакие варианты, никакие эпитеты не исчерпывают фундаментальный импульс нашего существа. Мы неведомы сами для себя, и в этой тайне заключена магия как особая наука управления осознанием в окружающей нас Беспредельности.
ТОЛТЕК:
Представитель одного из этносов коренного населения американского континента По мнению ряда антропологов, толтекский этнос прекратил свое существование в VIII — Х11 вв. н.э., уступив жизненное пространство ацтекской цивилизации; подобно Риму, был «поглощен варварами» прибл. в Х — XI вв. н.э. Поскольку пришедшие варвары (ацтеки) приняли (ассимилировали) толтекские достижения в науке, философии и культуре, такая аналогия отчасти уместна (ucm.). «Человек знания»; мастер, добившийся совершенства в науке, ремесле или магии (культ.) Среди народов месоамериканского региона, куда входили такие высокоразвитые цивилизации, как майя и ацтеки, считается общим прародителем всех народов и племен, принесшим культуру и науку, создавшим письменность и первые государства американского континента. Для народов нагуа «толтек» — синоним общего предка; народ, положивший начало культурному миру Америки. Слово «толтек» почитается столь высоко, что от него в языке нагуа образовано понятие «толтекайотл» — искусство, высшее знание.
Первое кольцо Силы и два Пути трансформации осознания
- 1 -
Кому-то усиление осознания кажется делом экстремально сложным, кому-то — абстрактным и спекулятивным. Наконец, есть немало людей, пробующих заниматься самотрансформацией, которые понимают усиление осознания как необычное переживание, измененное состояние психики или режима восприятия. И все они неправы. Потому что осознание — это процесс, который составляет сущность нашего ежесекундного бытия, и в нем нет ничего абстрактного. Напротив, я бы сказал, что это самое конкретное из того, что дано человеку в его опыте. Более того, измененные состояния восприятия могут сопровождаться ослаблением осознания, а не его усилением.