И в конечном итоге мы выясняем, что усиление осознания — это, с одной стороны, всегда доступное предприятие, конкретное, потому что мы не отходим от него в своих повседневных восприятиях и реакциях, с другой стороны, это весьма тонкая штука, где даже малейшее изменение требует самой полной поглощенности и целеустремленности личности. Чтобы понять, почему это очень просто и очень сложно одновременно, надо понять смысл термина "осознание". Но сначала я приведу простой пример, который поможет разобраться в том, о чем на самом деле идет речь.
Наше осознание меняет степень своей интенсивности постоянно, в течение самого обычного дня. Скажем, вы спорите с человеком, который придерживается иных взглядов. И вам удается очень ловко и даже мастерски поставить его в тупик своими аргументами. Вы возбуждены и испытываете удовольствие от собственного красноречия. Вам нравится то, что вы говорите. Все это нормально — но что происходит дальше? Либо разозленный оппонент вас оскорбляет, либо ваши единомышленники вас хвалят. То и другое отдается эхом в вашем психическом пространстве уже после того, как диспут закончился. Осознание сужено и уязвимо, так как вы потеряли энергию, — и вы, отправившись дальше, начинаете совершать ошибки. Например, единомышленники приглашают вас на вечеринку. Вы буквально заворожены собственным успехом (отягощены своим провалом) и совершаете поступки, не свойственные изначальному типу вашей личности: не будучи любителем спиртного, вдруг напиваетесь, не будучи мизантропом и хамом, стараетесь всех обозлить и испортить окружающим настроение. Друзья потрясены, так как не понимают, что ваше осознание уже ослаблено и потому практически не участвует в ваших реакциях и поступках. Субъект, который творит все это безобразие, деградировал как личность и вернулся в довольно примитивное состояние.
Описанные ситуации совершенно тривиальны и повсеместны. К ним привыкли, и никто на них не обращает внимания, списывая все на усталость, плохое настроение, колебания, особенности характера. Хотя это и есть проявление интенсивности осознания как энергетического процесса. Стоит интенсивности осознания упасть, и любой мудрец, каким бы возвышенным и знающим существом он ни был, превращается в глупца. Что влечет за собой естественные и удручающие последствия.
С другой стороны, высокая интенсивность осознания постепенно ведет к характерным изменениям всей совокупности наших реакций, отношений с внешним миром, преобразует личность целиком — со всеми ее установками и иерархией выученных ценностей. Трансформирующая сила осознания и есть тот двигатель, что ведет личность к безупречному состоянию. Все описания безупречности у Кастанеды можно свести к этому фундаментальному качеству — силе осознания. Как именно и почему происходит преображение энергетического тела, нам предстоит выяснить в этой книге.
Вряд ли следует специально останавливаться на особой важности этой темы. Многократно повторялось, что безупречность — то самое необходимое условие, которое делает человека потенциальным "свидетелем нагуаля", открывает доступ к необъятным энергетическим полям и сокровенной сути толтекской магии.
"Свидетель нагуаля" созерцает повседневный человеческий мир как нечто бесконечно провинциальное, частное и незначительное. Толтекское сновидение показывает ему всевозможные грани восприятия, разнообразные модусы осознания, а видение уравнивает все в непостижимой феерии энергетических потоков и структур — безымянных и неопределенных, поскольку их многомерность, сама сущность движущегося Мира, превосходит всякий опыт, всякое понятие, любую совокупность координат, придуманных человеком.
Энергетическая Реальность, которая нас породила и в которой мы живем, остается вне языка и вне описания, как бы ни совершенствовали мы свои инструменты познания. Наши попытки приблизиться к Бытию, стать реальными воспринимателями того, что есть вне человека, ведут нас к парадоксальному состоянию. Стремясь воплотить все потенции, присущие человеческой природе, мы с каждым шагом все больше удаляемся от того, что принято считать человеческим.
Этот парадокс — не только философская (онтологическая) тема и уж тем более не абстрактно-умственная.
С самого начала этой книги мне хотелось бы задать верную тональность. Те, кто читал мои предыдущие работы, знают мое пристрастие к сложным терминам и академической манере изложения. Я даже несколько раз пояснял свою позицию приблизительно так: время романтизма и идеалистического энтузиазма (которые питали Карлоса Кастанеду) прошло, наступила эпоха исследования, восстановления пробелов, наведения порядка в новом языке описания, уточнения методологической позиции и иных скучных вещей. Я говорил о насущной, прагматической необходимости отделить Миф от Пути (Метода) Знания новых областей восприятия, страшные и удивительные "сказки о Силе" от инструкций и последовательных разъяснений.
Все это так.
Но жизнь, которая представляет собой энергетический факт — безразличный к нашим интерпретациям, к новой и старой мифологии, академическим оборотам речи и вдохновенным камланиям современных шаманов-сновидцев, — протекает своим чередом за нашими окнами и совсем не склонна видоизменяться от того, что мы верно и вдумчиво используем слова тональ, нагуаль, эманации и точка сборки.
Жизнь вообще не склонна видоизменяться — как не склонно изменяться наше восприятие, намертво вцепившееся в однородные и однообразные ряды впечатлений, выученные с младенчества. От того, что мы знаем некоторые фундаментальные причины такого положения дел, мало что меняется. Какое дело Реальности до того, назовем мы ее средой адекватного реагирования или царством галлюцинирующего тоналя, местом борьбы за выживание или позицией точки сборки?
Есть некий порог, за который мы не хотим или не способны шагнуть. Есть некая масса темной инертности, которая прикрепляет нас к избранной однажды модели мира, разрешая интеллектуальную игру и самую неистовую фантазию. Иначе как объяснить, что специалисты в области семантики, психологии восприятия, строители феноменологических теорий, эти отрешенные и бесстрастные агностики, потратившие полжизни на рассмотрение "вещи-в-себе" и на прочие трансцендентальные словеса, те самые, что со всей глубиной своей интеллектуальной проницательности знают — мир не такой, каким он дан в нашем ограниченном восприятии, — продолжают воспринимать Реальность так и только так? Почему мы остаемся здесь и не устремляемся, подобно молнии, в темную непостижимость, наличие которой в уме и картине мира мыслителя, после многолетних копаний в теореме Бытия, кажется ему неоспоримым?
Это давление, препятствующее изменениям, последователи Кастанеды чаще всего называют нехваткой энергии или личной силы. Однако этого объяснения часто не хватает, и новые толтеки говорят о "приказе Орла" ("намерении человечества", силе "тоналя времен"). Профессиональный мыслитель пренебрежительно назовет это метафизической затычкой. Ему легко так говорить просто потому, что чистая мысль — единственное приложение его сил. Он существует, генерируя модели и удовлетворяясь игрой своего изощренного ума. Мыслитель не ведет битву воина, но лишь созерцает ее как еще одну условность. Принимает в свою систему исчислений еще одну переменную и вполне доволен тем, что может получить еще один результат. Он может назвать и определить целую систему ценностей, и в мире своих и чужих мыслей выбрать ее как симпатичную, истинную, вещать о ней с университетской кафедры, пускаться в академические споры, время от времени возвышаясь до пророческих откровений и праведного гнева.
Система представлений и умственных конструктов в голове такого мыслителя может быть радикальной и впечатляющей. Он следит за непротиворечивостью и последовательностью суждений, с ним могут случаться озарения, в которых природа вещей предстает в истинном свете. Именно в запале озарений, когда он радикален и наиболее строг, всякое чувство, не получившее в его системе интерпретаций "правильного" названия, становится метафизической затычкой. Ибо его тональ знает лучше.
Когда мир опыта вдруг становится шире (что для практика, в отличие от мыслителя, — естественный процесс), а понятийный аппарат за опытом не поспевает, возрождаются мифологические структуры, символы и архетипы (которые в нашем случае — всего лишь результат истощения мысли). Мощное давление, противостоящее нашим усилиям воспринять больше, расширить свои возможности, обретает лицо. Давление персонифицируется и превращается в колонию существ, чья функция — ослабить наше осознание. В мифологии Кастанеды это — воладорес, или флаеры (летуны).