Мальчик сразу догадался, что в длинном ларце - его лук, а в ларцах поменьше - украшения для мамы. Вот только мама отчего-то не радовалась, а все равно продолжала плакать. Интересно, она и когда маленькая была, не слушалась своего папу?
Дамат-басилей снова начал говорить, слуги поставили два меньших ларца перед мамой, но мама даже не стала их открывать. А мальчик во все глаза смотрел, как слуги теперь подходят к ним с отцом (к ним!..), как ставят перед ними длинный деревянный ларец (дедушка! милый дедушка!..), как отец не спеша наклоняется, поднимает (а-а-ах!..) крышку...
Лук был здоровенный. Куда выше самого Одиссея. А тетива и два роговых наконечника, к которым она должна была крепиться, лежали отдельно. Но это ничего, решил мальчишка. Он еще успеет натянуть тетиву и пострелять успеет всласть - потому что теперь это его лук!
Отец извлек из ларца подарок; осторожно вложил в руки сына.
Лук оказался не только длинным, но вдобавок тяжеленным - мальчик едва сумел удержать его в руках; но все же удержал и с усилием поднял над головой, показывая всем собравшимся.
И - удивительное дело: взметнувшись вверх, лук словно сам потянулся к факельному огню, к потолку, к небу, к невидимому из мегарона солнцу, выдергивая за собой своего нового обладателя, делая рыжего сорванца выше ростом. Ушла тяжесть, исчезло неудобство; казалось, пальцы намертво приросли к дедушкиному подарку-не отдерешь! Все тело было легким и пело, как струна.
Миг торжества?! Да, наверное...
Собравшиеся в мегароне люди заулыбались, хотя улыбки мало приличествовали серьезности момента. Послышались клики одобрения - "Видно дедову породу! Герой! будущий герой!.."; басилей Лаэрт ласково потрепал сына по затылку, взъерошив пожар шевелюры. В глазах на мгновение помутилось от золотого сияния, брызнувшего ниоткуда (ну не от волос же?!), а когда зрение вернулось к Одиссею, он увидел незнакомого мальчишку, чуть постарше себя.
Мальчишка стоял в зале, среди всех - но при этом особняком, сам по себе. Никого из взрослых, кто бы мог оказаться его отцом, рядом не было - это маленький Одиссей почувствовал сразу. Не понял, а именно почувствовал. Одежда? внешность? повадка? - нет, ничего такого не запомнилось; но что-то в лице гостя показалось Одиссею странным, и поэтому он долго не отрываясь смотрел на незнакомца, силясь понять: что же в нем странного?
Мальчишка как мальчишка... завидует, наверное...
И правильно делает.
А потом отец аккуратно вынул лук из рук сына (пальцы разжимались с неохотой, а когда все-таки разжались, мир сразу стал обычным) и вернул дедушкин дар обратно в ларец. Рыжий Одиссей хотел спросить, можно ли ему будет натянуть лук и немножко пострелять, но тут отец начал говорить ответную речь, рассказывать всем, каким замечательным человеком был дедушка Автолик, и в конце концов пригласил дорогих гостей на поминальный пир.
Так что Одиссей понял: не время.
* * *
Тогда, на поминальном пиру, я, конечно, не особо прислушивался к разговорам взрослых. Больше глазел на приезжих, хрустел любимым поджаренным миндалем и все пытался подобраться к какому-нибудь кубку или кратеру с вином. Впрочем, последнее мне так и не удалось, бдительность нянюшки Эвриклеи оказалась на высоте. Ну и думал, конечно, о своем замечательном луке. Немного о покойном дедушке. Совсем чуть-чуть о дурацких кенотафах и зануде-дядьке.
Но кое-что из разговоров взрослых все же попадало в мои уши. Сейчас, по прошествии многих лет, могу только пожалеть, что не слушал поминальные речи и здравицы более внимательно.
Было бы легче возвращаться.
-...смута в Элиде.
- По всему видать - быть новой войне. Сам Геракл войско собирает!
- Герои - они такие. Никак не навоюются. Еще, говорят, Флегры от Гигантомахии не остыли, а уж вся земля в пожарах...
- Послание Автолика-покойника слышали? Эк ведь завернул! И себя зачем-то через слово поминал: "Я, Автолик Гермесид..." Будто мы не знаем!
- Еще и строго-настрого велел перед смертью: непременно чтоб слово в слово зачитали! И обязательно здесь, на Итаке, во дворце Лаэрта!
- Так ведь завещание! наследство...
- Ну да, ну да... Им, героям - что наследство, что война... Все едино: слава, добыча... а людям - разорение...
- Кому разорение, а кому и не очень. Небось, покойный Автолик хоть из войны, хоть из мира по медяшечке таскал!
- Он ли один...
- Автолик - это голова! А вот как его вдова с сыночками дела теперь поведет... Оно, знаете, еще у богов на коленях!
- Да уж поведут, тебя не спросят! Сами управятся! При таких-то родичах, как наш гостеприимный хозяин...
- Слава басилею Лаэрту!
- Что слава, то слава... Издавна повелось: Автолик- на суше, Лаэрт - на море...
- Язычок-то!.. попридержи язычок!..
- Ну да, ну да...
...тогда я еще не понимал, на что намекают гости моего отца. Папа Лаэрт? Дедушка Автолик? Родственники, конечно, - ну и что? Дедушка к нам и не приезжал-то никогда, да и папа все время на Итаке сидит...
Очередной кубок, к которому я было потянулся, плавно вознесся на недосягаемую высоту. Я обиженно повернулся - но на сей раз это была не няня, а моя мама. Впрочем, вместо того чтобы поставить кубок обратно на стол, подальше от меня, она неожиданно поднесла его к губам и осушила едва ли не одним глотком. Я глядел на чудо во все глаза: никогда еще не доводилось видеть, чтобы моя мать пила почти неразбавленное вино! да еще вот так, залпом - целый кубок...
- Ну да, ну да...
- А я еще вот что вам скажу, почтеннейшие... Женщина со стуком поставила пустой кубок обратно на стол, и мальчик заметил: глаза матери лихорадочно блестят - то ли от слез, то ли от выпитого. Она уселась в стоявшее рядом высокое кресло, застеленное овечьим руном, притянула сына к себе, обняла.
- Вот ты, малыш, наверное, и не помнишь-то дедушку, - тихо проговорила Антиклея, обращаясь к сыну, но говоря это скорее для самой себя. - А ведь он приезжал к нам... к тебе приезжал...
- Когда? - искренне изумился Одиссей. Вот тебе и раз! Дедушка, оказывается, приезжал, а ему никто даже не сказал! Вечно все скрывают...
- Конечно, ты не помнишь, - казалось, мать его не слушает. - Тебе тогда и года еще не было. А дедушка совсем больной был... ходить почти не мог, его в дом на носилках втаскивали... а все-таки приехал! На руки тебя взял, на колени к себе посадил... И имя твое он тебе дал, дедушка Автолик...