Тина молчала, никак не проявляя своих чувств, и он продолжил:
— Поэтому я решил не обращать внимания на ваш обман, но больше всего мне хотелось, чтобы сами рассказали мне то, что невольно выдали подсознательно. Хотел, чтобы вы выговорились, хотел помочь вам выдержать трудное испытание, но вы закрылись от меня, — продолжал он, вновь наливаясь гневом, — и даже обвинили в том, что я посягаю на права другого мужчины!
Она неожиданно посмотрела ему в глаза и поразилась, заметив в них неприкрытую боль. Невольно, не задумываясь, выдохнула:
— О нет, Рамон! — И подняла руку, чтобы разгладить морщинки вокруг его сжатых губ. Несколько мгновений он не двигался, но потом, когда, в ужасе от собственного безрассудства, она жарко покраснела и отдернула руку, он притянул ее к себе со стоном человека, достигшего пределов своих возможностей сдерживаться. Их тела соприкоснулись, страсть разорвала все преграды, смяв ее жалкие попытки сдержать чувства, которые она к нему испытывала. Между поцелуями она слышала ласковые испанские слова, и тут всякие связные мысли исчезли, изгнанные желанием, которое разбудили его страстные поцелуи. И Тина поддалась этому желанию, капитулировала перед ним.
Она должна была бы сопротивляться, но все в ней противилось даже мысли об этом. В глубине сознания тревожное предупреждение по-прежнему пыталось пробиться сквозь бурю чувств; Тина напоминала себе, что он собирается жениться на донье Инес — и кем же тогда будет для него она, случайная встречная? Но это предупреждение не было услышано. Сегодня их последний вечер вместе, и она решила полностью отдаться своим чувствам. Прижавшись к Рамону, отвечала на его поцелуи со страстью, которая так возбуждала его. Тине хотелось, чтобы время остановилось, чтобы мир застыл, но он вдруг отстранил ее от себя и, бледный и потрясенный, посмотрел ей в лицо.
— Рамон? — прошептала она, ожидая его новых поцелуев, но он взял себя в руки.
— Нам нужно поговорить, — нетерпеливо сказал он. — Я отказываюсь дальше страдать! Я должен знать, — он сжал ее плечи, — каково мое положение. Мы играли достаточно долго, и теперь я требую, чтобы вы сказали, что значит для вас Бренстон. Отвечайте правдиво, Тина, потому что хотя я люблю вас, тем не менее отказываюсь впредь соперничать с ним за ваше внимание!
— Вы меня любите? — произнесла она еле слышным шепотом.
Он опустил руки и просто ответил:
— А как вы думаете, почему я разрешил вам принять участие в экспедиции? Никогда раньше не верил в любовь с первого взгляда, но в первый же день, когда увидел ваши попытки скрыть робость и неуверенность, выдавая себя за надежную и опытную исследовательницу, когда услышал, как вы пытаетесь авторитетно рассуждать о том, о чем явно не имеете понятия, когда вам хватило дерзости усомниться в моей репутации, я был поражен вашей смелостью и стойкостью. Я называл себя глупцом, но мне нужно было узнать вас поближе, поэтому я сделал вид, что вы меня обманули. — Голос его зазвучал резче. — Но вы превратили экспедицию в ад! Вы не делали тайны из того, что предпочитаете общество Бренстона; и даже в день нашего пребывания у знахаря, когда я почувствовал, что наконец приобретаю ваше доверие, вы обвинили меня в том, что я покушаюсь на «территорию» Бренстона!
Он надменно выпрямился, возмущенный, что его посмели сопоставить с Тео. Казалось, все высокомерие и гордость его народа отразились в эту минуту на лице Рамона.
Тина попыталась объясниться:
— О нет, Рамон, на самом деле я напоминала вам о донье Инес!
— Инес? А она какое к этому имеет отношение? — резко спросил он.
— Тео сказал мне, что вы собираетесь пожениться, — ответила она, давясь слезами.
Наступила тишина. Теперь оба начали сознавать глубину разделявшего их недоразумения. Рамон пристально смотрел на ее лицо, и в его глазах боль постепенно сменялась решимостью. И сердце ее дрогнуло, когда он серьезно сказал:
— Я не собираюсь жениться ни на ком, кроме вас... если вы согласитесь.
Она не колебалась. Бросилась в его объятия и со слезами проговорила:
— Я ненавижу Тео! Я всегда его ненавидела, потому что он грозился выдать меня, а я не могла вынести мысли о вашем презрении. Я так вас люблю, Рамон. Я всегда вас любила!
Он прошептал что-то, похожее на негромкую молитву, и обнял ее. Секунду прижимал к себе, наслаждаясь ее близостью, затем с мягкой бережностью, которая выдавала всю глубину его любви, прижался к ее дрожащему рту долгим и нежным поцелуем. Но тут же осторожность была забыта, сменившись пламенем страсти, которая соединила их тела и души. Этот огненный вулканический поток разом смел все сомнения...
Время остановилось, когда он поднял голову, посмотрел ей в лицо, и она ответила на его немой вопрос:
— Карамару, я люблю тебя, мой дорогой Карамару!