Анна Ивановна проснулась.
— Отоспался бы хоть за дорогу, — заботливо-укоризненным тоном сказала она мужу. — Ни ночью, ни днем не спишь, а там и вовсе некогда будет.
— На том свете, Аннушка, отосплюсь за все, — отшутился Николай Дмитриевич.
…Самарканд. Вечер. Жара схлынула, от арыков веет приятной прохладой. Анна Ивановна и Николай Дмитриевич сидят молча на ступеньках лестницы, прижавшись друг к другу. Впереди у ног раскинулся сад — ярко-красные и черно-бархатные розы, пышные пионы, кактусы, фруктовые деревья. Прекрасный южный сад, о котором супруги знали ранее только по книгам. Но Анна Ивановна словно и не видит этой красоты: ее глаза затуманены слезами.
Обо всем переговорено, все решено. Николай Дмитриевич едет в бригаду, а когда представится возможность, приедет туда и она. В противном случае — вернется на родину, в Куртамыш.
Взглянув на часы, Николай Дмитриевич быстро встал. Поднялась и Анна Ивановна.
— Анна, милая, ты меня не провожай. Знаешь, что я тяжело переношу расставания, а тут еще незнакомый город, и мне спокойнее будет, если ты останешься в квартире, — Николай Дмитриевич обнял жену, быстро вышел, захлопнув калитку.
Как будто что-то оборвалось в груди, Анна Ивановна опустилась на ступеньки, уткнулась лицом в колени и тихо заплакала.
Вдруг она почувствовала легкое прикосновение детских ручонок. Приподняв голову, увидела девочку лет пяти, в тюбетейке, коротких парусиновых штанишках, без рубашки. Девочка была темно-бронзовой от загара.
— Здравствуйте, меня зовут Зульфия. Мама просит кушать. Плакать не надо, будем скрипка играть, театр будем ходить, сад гулять, не надо плакать.
— Хорошая ты моя, — и Анна Ивановна взяла девочку на руки.
В долине реки Таорсу, между отрогами Вахшского хребта и горами Джилаиг, сгрудились строения кишлака Аксу. Вот уже семьдесят дней выдерживает здесь осаду Туркестанский полк. Кончились медикаменты, боеприпасы, продовольствие, бойцы умирают от ран и болезней. Все попытки установить связь с городом Куляб или со штабом фронта терпят провал.
Первомайский праздник встречали и провожали в атаках. А несколько дней спустя басмачей словно ветром выдуло из долины.
— Какую еще каверзу затевают? — думал командир полка Щербаков, изучая донесения разведчиков.
Часть банд, объединившись, ушла в Бальджуан, другая — в район Саргозана.
В одну из лунных ночей, про которые обычно говорят: «Хоть иголки собирай», разведчики обнаружили вблизи Джартепа лагерь. Он словно из-под земли вырос. Палаток было так много, что казалось здесь остановилась армия.
По расщелинам и шершавым выступам скал подползли ближе, прислушались. Лагерь словно вымер. Ползут дальше. Еще, еще… И, о радость! До острого слуха командира эскадрона донесся русский говор.
Оставив своих друзей в укрытии, он встал и во весь рост пошел вперед.
— Стой! Кто идет? — окликнул часовой и щелкнул затвором.
— Свой, от Щербакова, — громко ответил кавалерист.
Разведчика привели в лагерь.
— От Щербакова? — удивился начальник караула.
— Да! Нада командир.
— Только пришел с обхода постов, лег отдохнуть.
— Дело срочна.
— Тогда одну минутку, — начальник караула скрылся в палатке.
— Ну, какого же шута не разбудил сразу, — донесся недовольный голос из палатки. — Зови!
У командира эскадрона захолонуло сердце: он услышал знакомый голос. «Узнает или нет?»
Томин встретил вошедшего стоя, на плечи накинута шинель, русая бородка аккуратно подстрижена, щеки чисто выбриты. Под шинелью туго перетянутая ремнем гимнастерка, через плечо — шашка, пистолет.
— Мы с вами не воевали в Сибири? — прищурившись, рассматривая командира при тусклом свете коптилки, спросил Томин. — Что вы молчите? — Томин ближе подошел к нему. — Неужели?! Ахмет! Нуриев! — радостно выкрикнул Николай Дмитриевич и схватил друга в объятия…
— Антип, как бы там насчет чайку сообразить? — обратился Томин к ординарцу.
— Подогреть надо, — ответил тот и скрылся за брезентовой дверью.
— Позови, друг, своих.
Томин усадил разведчиков вокруг стола, начал расспрашивать.
— Как же ты решился?
— Наш отец старый разведчик, не ошибается, — ответил Нуриев, кивая головой в сторону Худайберды Султанова, высокого, жилистого старика.
Баранов принес чайник, гости выложили из мешков тонкие лепешки, при виде которых Томин пришел в восторг.