— Томина! Томина на расправу!
— Я Томин. Что нужно? — проговорил командующий, выйдя на крыльцо.
Внезапное появление и спокойный, уверенный голос словно холодной водой окатили анархистов: крики оборвались, толпа сдала назад.
— Я вас слушаю, говорите! — звонким, ледяным голосом произнес Томин.
— Зачем отдал этот паршивый приказ! — подступая к нему, с угрозой спросил угрюмый высокий анархист. Папаха, словно узкодонное ведро, надвинута на глаза, в высоко поднятой руке винтовка.
— Пошто обмундировку за март не даешь?
— Сними часовых от погребков!
— Чего с ним разговаривать?
— Бей его! Коли! — стараясь перекричать друг друга, орали остальные.
Томин стоял, не шелохнувшись, ни один мускул не выдавал его волнения. Высокий в узкодонной папахе поднялся на ступеньку крыльца и, обдавая Томина самогонным перегаром, прохрипел:
— Зачем, говорю, обижаешь людей?
— Не глухой, осади! — нажимая на плечо анархиста, потребовал Томин.
— Ты что толкаешься?! — заорал тот. — Рукоприкладством заниматься!
Потрясая винтовкой перед Томиным, поддерживаемый одобряющими криками собутыльников высокий не переставал сыпать угрозы.
— Не ори, говори толком, что надо? — сказал Томин.
Сборище пьяных головорезов, разоружив часового, плотнее придвинулось к Томину, угрожая смять, растоптать его. В стороне стоял Забегиназад. Его взгляд словно говорил: «Рад бы тебе помочь, да не могу, сам заварил кашу, сам и расхлебывай!»
Надо было выиграть время. Вот-вот должны подойти красногвардейцы. Томин быстро сбросил ремень и, распахнув шинель, охрипшим голосом проговорил:
— А ну, колите, стреляйте, гады! Я один и безоружен, вы вооружены и вас много. Колите! Но знайте — приказа своего не отменю. Только последние сволочи могут разбазаривать народное добро. Ежедневно к нам приходят новые бойцы, их надо кормить, одевать. А вы хотите каждый месяц новое обмундирование получать, чтобы тут же его пропить, в карты проиграть. В городах дети с голоду мрут, а вы в три горла жрете, водкой заливаетесь!
— Доволь-но! — как под ножом завопил Заячья губа. — Бваточки, кого вы слухайте! Мы сважались, а он лишает нас всякого удовольства!
Заячья губа, отчаянно работая кулаками, стал пробиваться вперед, с визгом крича:
— Кто в пятом году нашему бвату квовь пускал?! Кто нас в кандалы заковывал? Казаки, бватки, казаки! Так что вы смотвите на казачье отводье?
Томин насквозь видел эту толпу. Основную массу ее составляли бывшие солдаты царской армии, привыкшие к муштре, а теперь развращенные и разболтавшиеся. Многие попали в банду анархистов случайно, тяготятся своим положением, но порвать с ней боятся. Надо сейчас, сейчас вот не упустить решительного мига и взять в руки эту распоясавшуюся толпу.
Заячья губа пробился вперед и, прокричав: «Коли его!», присел, чтобы сделать выпад штыком.
— Смир-р-но! — внезапно прогремела властная, как труба боевого сигнала, непреклонная команда То-мина.
И толпа замерла. Еще секунду назад плюгавый человечек был страшен своим безобразным, злым видом: на голове величиной с кулак, большая, опушенная заячьим мехом шапка с завязанными назад ушами, из-под шапки сверлили маленькие, словно у хорька, злые зеленые глаза. Теперь же этот человек был жалок до смешного. Он застыл в том положении, в котором застала его команда. Сердце у него от страха зашлось, он зажмурился, ожидая удара.
А в морозном воздухе звонко и неотвратимо раздавалась команда, которая не давала людям опомниться, заставляя только повиноваться:
— Кру-гом! Ша-го-м, ар-ррш! Стой! Кру-го-мм! Рав-няйсь! Смирно!
Томин твердым шагом подошел к строю и, выхватив из рук анархиста древко с черным полотнищем, строго спросил:
— Что это за тряпка?
— Знамя, — ответил тот неуверенно.
— Зна-а-мя! — протянул Томин.
Он сорвал с древка полотно, распластнул его надвое и швырнул под ноги.
— Запомните: у революции есть одно знамя — красное!
Затем Томин приказал Забегиназаду и Заячьей губе выйти вперед.
— Бросайте оружие!
Побросав на землю маузеры, шашки и гранаты, запевалы бунта попятились назад.
В это время из-за угла вышел небольшой продовольственный отряд. Виктор Русяев с тревогой спросил:
— Что случилось?
— Кое-кому мозги вправляю, — ответил Томин и приказал арестовать главарей бунта.