Повернувшись к строю, Томин отдал команду рассчитаться по порядку номеров.
— Тридцать пятый, два шага вперед ар-рш!
Им оказался высокий анархист в папахе, похожей на узкодонное ведро.
— Фамилия?
— Верзилин.
— Верзилин — командир. Веди этот взвод на вокзал. А ты, — обратился Томин к коренастому бородачу, — командир второго взвода. На Меновой двор! Через полчаса всем быть на местах. Там кровью искупите свою вину перед революцией.
Атаман Дутов в Солодянке ждал сигнала из Троицка о поднявшемся мятеже. Назначенное время прошло. Дутов, поминутно поглядывая на часы, нервничал, метал громы и молнии. Разведка донесла, что рабочие отряды Блюхера, посланные из Екатеринбурга и Челябинска, стремительно приближаются, сбивая по пути казачьи пикеты, восстанавливая мосты и железнодорожные пути.
Атаман решил во что бы то ни стало взять Троицк до подхода к противнику подкрепления.
— Ну, есаул, где ваше восстание? — сурово, с нескрываемой злостью спросил Дутов Полубаринова.
Тот отвел глаза от пристального взгляда, замешкался с ответом.
— Я кого спрашиваю? — повторил Дутов, бычья шея побагровела, глаза налились кровью, брови свирепо нахмурились.
— Не могу знать.
— Как «не могу знать»! — взревел атаман. — Вы кол осиновый, а не казачий офицер. Разве не вам я приказал, чтобы лично руководили восстанием? А вы?! Надежные люди, надежные люди… Вот вам и надежные! Вы на кого работаете?
Наказной глянул на часы.
— Полковник, — наступать! Досидимся, что Блюхер нам на хвост наступит. Эту дерюгу послать в самое пекло, — махнул он рукой в сторону Полубаринова, — да не спускайте с него глаз. Мне сдается, что он оборотень.
Солнце поднялось и растопило туман.
Командный пункт в районе железнодорожной станции — это большой окоп с высокими краями из снежных кирпичей. Томин приник к биноклю, оглядывая холмы.
Тишина… Кажется, что все живое застыло в этот морозный мартовский день: и город, раскинувшийся в котловине, и безбрежная степь, замкнувшая его со всех сторон. В окопах, сжимая окоченевшими руками винтовки, замерли боевики. Позади правого фланга пехоты, на склоне сугорка, замаскирована артиллерия. За паровозным депо резерв: батальон интернационалистов и взвод кавалерии.
Все приготовлено к отпору. Войска расположены так, как приказал командующий, но все же Томину тревожно, как никогда.
Вдруг земля чуть-чуть вздрогнула. В противоположном конце города, в районе Менового двора, разорвался первый снаряд.
— Ишь, канальи, комедию разыгрывают, — процедил сквозь зубы Томин.
Под прикрытием артиллерийского огня вражеские цепи пошли в атаку, сбили маленькую горстку защитников рубежа, захватили Меновой двор. Красногвардейцы отошли к Степановской мельнице.
На минуту Томина взяло сомнение в правильности принятого решения и появилось неудержимое желание открыть по наступающим артиллерийский огонь. «Отставить!» — приказал он себе и с холодным спокойствием продолжал наблюдать за ходом боя.
Вот по лицу командующего пробежала довольная улыбка. Противник не бросает резервы в бой, не развивает успеха. Значит, не туда направлен главный удар, и правильно сделали, что не раскрыли врагу свои карты.
Между тем не все понимали это. В бою часто бывает, что бойцы, не зная положения на других участках обороны и не разгадав замысла врага, считают: именно на них противник бросил все свои силы, поэтому их направление является главным.
На взмыленном коне к командному пункту прискакал вестовой, передал Томину записку. Начальник сектора обороны требовал немедленной помощи.
— Передайте Нуриеву — резервов нет, — ответил Томин. — Приказываю отбить Меновой двор и занять прежние позиции.
Вестовой ускакал, а через минуту новое требование: если не будет подкрепления, отряд оставит тюрьму и красные казармы.
И снова тот же ответ:
— Помощи не ждите, держитесь до последнего!
Красноармейцы, находящиеся возле командного пункта в районе вокзала, зароптали:
— Товарищи там из сил выбиваются, а мы сидим, куда только командир смотрит.
Все чаще стали раздаваться телефонные звонки: требовали, угрожали трибуналом, приказывали дать срочно объяснения.
— После боя разберемся. Некогда! Не мешайте!
Николай Дмитриевич понимал чувства несведущих в военном деле людей и поэтому относился к ним терпеливо. Но когда с таким же требованием пришли к нему старые вояки Каретов и Тарасов, Томин рассвирепел:
— По местам! Расстреляю как предателей революции…