Томин выждал, когда строй успокоится:
— Ну, коли так, — и он крикнул, как перед атакой: — Да здравствует мировая революция! Ура!
И в ответ загромыхала, заревела степь. Полетели вверх фуражки и шапки, блеснула на солнце сталь штыков.
Отбивая наскоки дутовских банд, Троицкий отряд 22 июня пришел в Верхнеуральск.
Утомленные войска, обозы и беженцы расположились на берегу Урала. Запылали костры, облизывая подвешенные на оглоблях толстобокие котлы. Хозяйки доят коров, вынимают из коробков свежие яйца. Матери возятся с ребятишками. Ротные и сотенные повара растопляют походные кухни.
В ожидании обеда собрались любители побалагурить, перекинуться шутками.
— Э, Павлуха, где твое обещанное целый день частушки петь? — спросил Федор Гладков. — Кишка, чай, тонка, сбрехнул тогда…
Настроив быстро балалайку, Павел провел большим пальцем по струнам, ударив пятерней, запел:
— Ты все про Дутова, а вот про любовь не сложить, — не унимался, подзадоривал Федор.
Павел хотел было ответить ему занозистым словом, но вдруг смолк и прикрыл рот ладонью. К бойцам легкой походкой подходила Наташа. Павел уважал эту чернобровую смуглянку. Но в ее присутствии он почему-то стеснялся, не знал, как вести себя, чтобы чем-либо невзначай не обидеть девушку.
— Помешала? Я на минутку, узнать не заболел ли кто, — просто, по-деловому и даже строго, сведя брови для важности, спросила Наташа.
— Живы-здоровы, что буйволы, — ответил молодой казак. — Что замолчал? Правду дядя Федя сказал, что про любовь — не можешь?
— Давно готова, — взметнув рыжим чубом, ответил Ивин. — Вот, слушайте:
— Делать вам вижу нечего, вот и зубоскалите, — бросив сердитый взгляд на Павла, Наташа повернулась и ушла.
А Павел, словно не заметив этого, продолжал:
Лукаво замолк, приглушив ладонью свою балалайку. Вдруг закончил, глядя на Аверьяна Гибина:
Раздался взрыв смеха и возгласы:
— Аверьян, это про тебя с твоей зазнобой!
Гибин вскочил, обдал холодным взглядом всех и быстро ушел в прибрежные кусты.
— Что ржете? — строго проговорил Гладков. — У парня на душе и так неспокойно, а вам хаханьки. И ты, Павлуха, не ко времени придумал этот куплет.
Павел пошел разыскивать Аверьяна, тот сидел на берегу и остервенело бросал плоские гальки в воду.
— Ты что осерчал? — положив руку на плечо друга, виновато спросил Павел.
Аверьян был зол, но, чувствуя, что друг раскаивается, смягчился.
— Не знаю, Пашка, что и думать. Теперь батя мой обозленный, кончит он Ольгу, чует мое сердце. А что я могу сделать? Как помочь? Сами отступаем, а куда — неведомо!
Томин шел к Ивану Дмитриевичу Каширину, командующему Верхнеуральским красноармейским отрядом, как к лучшему фронтовому другу.
Командующие сообщили о своих силах, обменялись мнениями, как действовать дальше.
— Вот увидишь, всю белогвардейскую свору в неделю разгромим, отберем Троицк, — уверенно заявил Каширин.
— Обстановка, Ваня, потяжелее, чем ты думаешь.
Вечером состоялся совет командиров отрядов, который избрал командующим объединенного отряда Ивана Каширина. После длительных споров решили наступать на Троицк. Томин доказывал, что из этой затеи ничего не выйдет, предлагал идти на Белорецк, в рабочие районы, но его предложение было отвергнуто.
Утром зачитали приказ главкома о походе на Троицк. Последние слова приказа: «Мощные духом, с верой в победу, с железной товарищеской дисциплиной, мы выступаем против врагов и предателей трудового народа. Пощады никакой, борьба не на живот, а на смерть. Смело вперед!» — были встречены криками ура.
Троичане радовались: они шли освобождать родные станицы. Счастливая, блаженная улыбка не сходила с губ Аверьяна Гибина: скоро он встретится с Ольгой, и если отец вновь встанет на его пути — уберет с дороги.
А борьба только начиналась. Люди не понимали всего размаха разразившейся грозы и считали, что с освобождением родного края закончится битва. Дорого они заплатили за это заблуждение!
Троицкие богатеи встретили белочешские и дутовские войска колокольным звоном.