Гай поправил плащ на плечах. Выглядел он болезненно, под глазами мешки, цвет лица с желтизной.
— Смело, но рискованно. Мы не знаем обстановки и на легкую победу рассчитывать не приходится.
Гая поддержали и другие командиры.
Томин решил пробиваться со своей дивизией на юг.
— Нет, товарищ Томин, мы этого сделать не сможем, — твердо проговорил Сидоров. — За невыполнение приказа командир корпуса вправе и даже обязан будет тебя расстрелять.
Взгляды военкома и начдива скрестились.
— Знаю, Николай Дмитриевич, что ты не боишься смерти, но какой?! В бою, а не от пули своих.
Жуткое зрелище представляет несущая лавина из двух тысяч повозок, по тридцать-сорок повозок в ряд. Иногда две повозки сцепятся и тогда, — если бойцы не успели перескочить на летящую рядом, — пиши — пропало: оплошавших лавина смешает с землей.
Томин смотрит на этот бешеный поток, в бессильной злобе кусает губы, подергивает плечами. Повозки обтекают идущую по дороге артиллерию. Попробуй ее теперь применить в деле! Ничего не выйдет!
В только что пробитую конниками во вражеской стене брешь прошла пехота, промчались обозники, и последним двинулся штаб дивизии.
Где-то сзади, сдерживая напор неприятеля, идет вторая бригада.
Казаки отбивают наскоки шляхтичей справа. Как будто все идет хорошо. Но вот на мосту через небольшую речку образовалась пробка. Томин с товарищами поспешил к месту затора, но не успели они проехать вдоль колонны и ста шагов, как услышали паническое:
— Гони! Штаб дивизии проехал!
— Остановить! Штаб дивизии на месте! — грозно скомандовал Томин. — Паникеров буду расстреливать!
Паника пресечена вовремя. Но не прошло и пяти минут, как по скоплению войск молнией ударил новый панический вопль:
— Кавалерия! Спасайся!
Из редкого леса, который несколько минут назад миновали красные войска, выскочили польские уланы.
Томин окинул взглядом задние повозки и, подскочив к последней, падает в нее. Прямо с повозки открывает из пулемета огонь по атакующим. В рядах противника смятение. Кавалеристы заканчивают дело: враг частично порублен, частично скрывается в лесу.
«В чем дело? — спрашивает себя Томин. — Где казаки? Где вторая бригада?»
Он трет рукой грудь, от этого боль немного затихает.
Надо ж такому было случиться! Вчера в кромешной темноте его Киргиз упал в окоп и крепко подмял всадника. Боли в груди все еще не затихли, и все тело будто измолочено цепами.
— Коля, бери ординарца, найди вторую бригаду. Передай приказ, чтобы немедленно шли на соединение с главными силами. К вечеру догонишь. Ночевать будем в деревне Винценты, — и Томин поставил точку на карте северо-западнее города Кольно.
На короткий отдых войска расположились лагерем у небольшой приграничной деревушки Винценты.
Наступила ночь с двадцать пятого на двадцать шестое августа 1920 года. Томин сидит под кроной старого дуба. Рядом Аверьян ворошит костер, чтобы не погас огонь от непрерывного моросящего дождя. Он где-то раздобыл несколько картофелин и теперь поджаривает ломтики.
Со стороны границы показались силуэты трех всадников. Все насторожились. Николай Дмитриевич внимательно посмотрел и крикнул:
— Колька!
В следующее мгновение Томин стаскивает Власова с коня, тискает в объятиях, глотая соленые слезы, приговаривает:
— А я-то думал больше тебя не увижу, на погибель парня послал. Ну, рассказывай.
— Вторая бригада и казаки там, — проговорил Власов, махнув рукой в сторону границы. От усталости и переживаний он не может стоять и опустился на землю.
— Без приказа перешли? — охнул Томин.
— Разговаривал с комбригом через границу. Он говорит, что перешли границу после того, как узнали, что Томин погиб и первая бригада разгромлена. Пробирался к ним через болота: шляхтичи загнали. Коней еле вытащили: дорога перерезана, и возвращались то по польской, то по немецкой земле, — сдерживая слезы обиды, рассказывает Власов.
В это время Томина вызвали в штаб корпуса.
Командиры хмурые, злые, уставшие. В их глазах комкор читает вопрос:
— Что дальше?
— Мы сделали все, что в наших силах, — поднявшись с поваленного дерева, заговорил Гай. — На наши неоднократные вызовы штаб фронта не отвечает. — Голос его Дрожит, срывается. — Совесть красных кавалеристов чиста перед Родиной. Приказываю всем частям перейти границу.
В штаб дивизии Томин вернулся словно после тяжелой, продолжительной болезни. Сразу дали себя знать старые раны и недавний ушиб. В ответ на вопросы друзей он почти прошептал: