Возвращаясь из одной командировки, Николай Дмитриевич привел с собой коня, как две капли воды похожего на Киргиза. Томин полюбил жеребчика, всю заботу о нем и уход взял на себя.
Как-то утром Павел Томин встретил командира опущенным взглядом.
— Что случилось? — спросил Николай Дмитриевич.
Ординарец медлил с ответом, потом решился:
— Конь Виктора Сергеевича поранил Киргиза.
Рана оказалась очень тяжелой, коня пришлось пристрелить. Эта капля переполнила чашу терпения Томина. В гневе он крикнул, чтобы Русяев своего коня не показывал на глаза, а утром, положив перед главкомом рапорт, проговорил:
— Прошу отправить немедленно.
Блюхер, не спеша, начал читать. Томин, поплевывая на пальцы, быстро ходил по кабинету.
— Узнаю Николая Томина. Только ты можешь так резко и прямо написать, не оглядываясь на чины. Значит, я не желаю иметь тебя на командной должности? Ну, а что будешь делать после демобилизации? — скупо улыбнувшись, спросил Блюхер.
— Поеду новую жизнь строить, ту самую, за которую воевал. Вот! По крайней мере заработанный хлеб буду есть, а не на шее у государства сидеть. Довольно, посидел два месяца, больше — ни дня!
Василий Константинович постучал граненым цветным карандашом по столу, призадумался. В синих глазах главкома мелькнула грустинка и тут же исчезла: они приняли решительное выражение.
— Присядь. Николай Дмитриевич, поговорим. Приближается горячая пора. Военный совет решил создать Забайкальскую ударную группу войск, тебе поручить это дело, ты и в бой ее поведешь. Согласен?
— Ты хорошо знаешь меня, от дела не бегал, в кустах не скрывался. Но, — и тут Томин решил воспользоваться случаем, — при условии: Русяев — начальник штаба.
— Не возражаю.
Двадцать четвертого декабря Томин прибыл в Нерчинск, где были расквартированы части, из которых намечалось сформировать Забайкальскую группу войск..
Военный комиссар соединения Соломон Абрамович Диктович чувствовал себя неловко, стесненно. Это и понятно. Соломон Диктович, хотя и имел за плечами боевой опыт, испытал ужасы застенков, но был молод, ему только что исполнился 21 год. При назначении Диктовичу в политуправлении сообщили, что Томин — боевой, преданный революции командир, но очень горяч.
Как не робеть перед таким человеком?
Но Николай Дмитриевич с первой же минуты повел себя просто, душевно, не показывал своего превосходства перед другими командирами и быстро расположил к себе молодого комиссара.
С Нерчинского вокзала Томин с Диктовичем поехали в части.
В Троицко-Савском полку Томин встретил Антипа Баранова. Прошел год с момента их расставания. Монгольские и дальневосточные ветры, боевые походы наложили свой отпечаток на характер и внешность бойца.
Николай Дмитриевич предложил Антипу быть у него ординарцем, и тот с готовностью согласился.
С Павлом пришлось распрощаться, главкомом Блюхером он был включен в охрану эшелона с государственными запасами золота.
Николай Дмитриевич забыл об отдыхе, с утра до глубокой ночи проводил в частях, беседовал с командирами и бойцами, интересовался бытом и настроением народоармейцев. (Так называли бойцов Народно-революционной армии.) Неспособных командиров понижал в должности, враждебно настроенных — убирал, а на их место выдвигал толковых, преданных революции бойцов.
Через неделю Забайкальская ударная группа была готова к отправке.
Троицко-Савский полк погрузился в эшелоны.
Вечером 29 декабря в штабной вагон робко вошла группа ребят, обездоленных войной. Чумазые, в грязном тряпье, они потоптались у порога, боязливо осмотрелись. Старший, которому можно было дать не более десяти лет, осмелев, запел:
Запевалу поддержали девочки и мальчики:
Ребята пели от души. Девочка закрыла глаза и с усердием выводила мелодию песни, а самый маленький оборвыш в фуражке, надетой назад козырьком, привстал на цыпочки и тонюсеньким голоском подтягивал хору: