— Эй, будешь ты ходить или нет?!
Сердитое восклицание Буха вернуло Актана к действительности. Радость улетучилась мгновенно и безвозвратно, ибо не властна испуганная душа над призрачным прекрасным мгновением.
— Я проиграл, ага. Сдаюсь, — ответил он.
— Что же, это меня устраивает, — удовлетворенно произнес Бух. — Еще очко в мою пользу!
После в молчании пили чай, расположившись вокруг самовара, и рыжеватая, похожая на степного идола, медлительная супруга хозяина разливала по чашкам. Видимо, здесь принято было совать ей под нос пустую пиалу, чтобы она налила, иначе полусонная хозяйка не замечала, что у гостя нет чаю… Актан не знал этого правила дома и после первой пиалы ничего не получил. Он тихонько отставил чашечку на край стола, и она осталась там стоять, забытая. Сидеть просто так за столом было неудобно, и Актан отодвинулся вместе со своим стулом. Айгуль не вышла из дальней комнаты…
Когда Актан засобирался уходить, Бух поднялся из-за стола и сказал, зевая:
— Эх… темно, должно быть, сейчас на улице. Ты, батыр, давай-ка ночуй у меня. Как-нибудь пристроишься.
— Ничего, поеду. Я люблю ночью ездить, — ответил Актан.
— Да уж знаю, — говорил Бух, — кто у нас не знает, что ты парень с причудами… Вот и темноты не боишься, как всякий нормальный человек. Только скажи мне, будь другом: не надоело тебе бродить по ночам, когда остальные спят, а? Не пора ли призадуматься, семью завести? Ведь, слава создателю, ты у нас славный жигит и человек умный, первым бы среди всех мог стать. Я не шучу! Почему в этой жизни все перепуталось и поменялось местами, а? Там, где должны быть умные, сидят пустоголовые, и наоборот… Ну что ты сидишь один в Аршалы? Хочешь в чем-то усовестить всех остальных, что ли? Пустое, парень. Пустое! Никого ты ничем не усовестишь, а сам пропадешь, сгниешь в Аршалы. Ты вот реши и скажи мне: лучше становятся с годами люди или хуже?
— Ладно, ага, я подумаю об этом.
— Вот-вот! Только не очень долго думай. С думами там или вовсе с пустой башкой, а живем мы на земле каких-нибудь полсотни лет, и все дела. И ты мне голову не морочь, как моя Айгуль, которая только и знает, что обещает: «Ладно, ага. Я подумаю, ага». Какие-то у вас, молодых, нынче бесконечные думы. И оставь свою волчью жизнь, оставь! — сердито завершил он.
Актан улыбнулся. Уже нагнувшись в дверях, он оглянулся и заметил в полумраке соседней комнаты внимательные, с тревогой провожавшие его беспокойные глаза Айгуль.
Было темно на улице и мрачно, как после похорон; дальние огоньки едва прокалывали мокрую толщу тьмы. Актан еле отыскал привязанного к забору Белоглазого. Он сел на него и хотел уже ехать домой, как вдруг вспомнил Кана, пробиравшегося по грязной улице… Неужели и в самом деле к Вдове направлялся? Мысль эта неприятно царапнула его. Вмиг позабылось грустное, из мглы выступавшее лицо Айгуль, и воображением Человека-Оленя овладела ядреная, краснощекая Вдова, вспомнились ее вольные выходки… Неужели она осквернила постель мужа, пустив туда этого прощелыгу Кана? Всадник в темноте повернул коня, круто выворачивая ему поводом голову, и поскакал вдоль длинной улицы, сопровождаемый звучным шлепаньем разлетающейся от копыт грязи.
— Уходи, собака! Я тебе сказала, уходи! — услышал Актан, как только притронулся к двери дома, где жила Вдова.
Он вздрогнул: крик прозвучал так неожиданно, яростно — показалось, что именно на него крикнула женщина. Не зная все же, что бы это могло значить, он растерянно замер перед дверью. Однако растерянность его могла смахивать на подслушивание у чужих дверей. Человек-Олень хотел уже плюнуть на все, повернуться и уйти, как был остановлен визгливым криком ненавистного ему человека:
— Дрянь какая! Убудет тебя, что ли, если разочек согласишься? Это же тебе как воды из речки черпнуть. Ну! Чего ломаешься? Небось сама с голоду подыхаешь, на стенку готова лезть, а? Или ждешь, когда прибежит к тебе этот дикий Человек-Олень? Да ему Айгуль нужна, а не ты, дура! Он приехал сегодня и сразу к ней отправился вместе с ее братом, на одной лошади с Бухом поехал…
Актан с такой силой рванул дверь, что отскочила ручка и осталась в сжатом его кулаке. Вдова и Кан обернулись к нему и на минуту оцепенели от неожиданности и страха. Мокрый, забрызганный грязью, в лохматой шапке, Человек-Олень был страшен. Подпирая головою потолок, стоял он у двери, молча, гневно уставясь на Кана. А тот, оправившись от испуга, заюлил глазами, в которых вспыхнул наглый блеск. Женщина растерянно переводила взгляд с одного на другого.