При расслабленном смехе: скорее неопределенность, пассивность.
Смех на – а (ха-ха): совершенно открытый, идущий из сердца смех, облегчающий, полный согласия с окружающим миром, незамутненной радости, неусложненный, беззаботный, наивно-веселый нрав.
Смех на – е (хе-хе): не слишком симпатичный, имеющий что-то блеющее, вызывающее, дерзкое, завистливое, чем более открыта гласная – тем больше злорадства, хамства, презрения. Здесь всегда сохраняется известная дистанция.
Смех на – и (хи-хи): хихиканье, уходящее вглубь себя, это не облегчающий смех изнутри наружу: одновременно скрытный, хитрый, смесь иронии и злорадства, с собственным подтекстом, умыслом (типичен для молодых девушек).
Смех на – о (хо-хо): звучит хвастливо-угрожающе, с некоторым сомнением, критическим удивлением, протестом, в основе – издевательский и протестующий.
Смех на – у (ху-ху): собственно говоря, это уже не настоящий смех: скрытый страх, боязливость, например, у людей с предрассудками, боящихся привидений.
Г. Джейн Темплтон, психолог, опубликовавшая в «Marketing Magazin» статью, которая называлась «Как продавец может открыть то, что у покупателя на самом деле на уме», замечает: «Если глаза возможного покупателя опускаются в землю, а лицо отворачивается в сторону – вам откажут. Напротив, если рот расслаблен, без механической улыбки, подбородок выставлен вперед, то покупатель, вероятно, обдумывает ваше предложение. Если его взгляд встречается на несколько секунд с вашим, одновременно с легкой боковой улыбкой, доходящей, по крайней мере, до уровня носа, то он склоняется на вашу сторону. И, наконец, если опускается голова на тот же уровень, что и ваша, улыбка расслабленная и энтузиастичная, – покупка действительно будет сделана».
Приложение 2
Выдержки из протокольной записи группового занятия по методике «описания лица»
Участник группы Г.В. (выдержав у зеркала почти двухминутную паузу, во время которой молча рассматривал себя):
– Я сейчас вот чего подумал… я, наверное, своим лицом много вру… Есть вот такая улыбка: «Здравствуйте, как я рад»… но глаза не улыбаются… Есть такое… сейчас не получится… ну, примерно такое… суровое лицо: «Мы с вами люди взрослые». Есть для экзамена – многое знаешь и вообще хороший, вот такое… Для девушек – вот – глаза блестят, одна бровь вверх, легкая улыбочка: «обаятельный парень»… А потом, когда никого нет, оно у меня устает как бы, не хочется с ним ничего больше делать, надоедает. Как-то вырубается, что ли…
А.К. (обращаясь к Г.В., сидящему у зеркала):
– Какое лицо у тебя бывает, когда ты делаешь вид, что не боишься? Ну, как сейчас, хотя бы?
– Как сейчас… Наверное, я знаешь, что чувствую… оно у меня немеет, я это и раньше замечал. Раньше было чаще, почти всегда, когда с кем общаешься, особенно если долго и с близкого расстояния… Я его успокаиваю, чтоб ни один мускул не дрогнул, мало ли что… Потом всегда потереть хочется, поскрести… (Поглаживает щеку, трет лоб, обращается к А.К.). Я бояться-то не боюсь (смешок), но не по себе немного, это верно. А что оно у меня опять устало малость… так это больше по привычке… да… когда хочется его размять как-то – это, наверное, чтоб опять почувствовать что ли… Вот.
Л.С. (обращаясь к Г.В.):
– А сейчас у тебя лицо знаешь какое? Как будто была контурная карта, и ее постепенно раскрашивали, раскрашивали… То почти ничего не было, а то… Ты даже разрумянился, и вообще такой живой стал… Я могу подробно описать (легкое движение головы в сторону ведущего группы), но, наверное, не надо, ты же сейчас сам все это увидишь.
Г.В. (ко всем):
– Я, кажется, понял. Понял, почему у меня лицо от людей устает, а от вас – нет. Все дело в том, что обычно я стараюсь играть, что ли, кого-то одного. Ну, студента там, или сурового такого мужика, которого голыми руками не возьмешь, или там еще кого, но одного, нет, вот. Ну и получается контурная карта, как Лида (жест в сторону Л.С.)… а сам я внутри. Но это я, наверное, боюсь что-то такое на лицо выпустить, что ли, вдруг это будет неправильно или смешно там… А контурная – она всегда правильная, на ней нет ничего…
С.П. (в точности в интонации, громкости и темпе Г.В. продолжает):
– И тебе приходится делать себя мертвее, чем ты есть, покрываться этакой коркой, чтобы не сделать глупость. Ну, не положено улыбаться, а вдруг захочется, да? Так ты начинаешь проверять свое лицо, корка толще, толще, это же работа целая…
Г.В. (подхватывая):
– И уже хочешь по-другому, а не выходит. Ну и напускаешь еще этой самой суровости, еще… пока не затошнит… или улыбаюсь, а сам дурак дураком.
Э.Щ. (обращаясь к Г.В.):
– Гена, а откуда ты знаешь, где надо быть серьезным?
– Ну, как… ну не знаю… я, наверное, это сам придумал, вот. А все у всех по-разному, даже сегодня, вот – это видно… Мне, может, потому и трудно было в начале, что непонятно, как надо…
Е.В. (молчавший до этого, обращается к группе):
– А Лида с Геной не так похожи, как я думал. Хорошо!
– Что – хорошо?
– Сначала кажется, что понятно про кого-то, а потом опять ничего не понятно, и опять можно думать. Хорошо.
А.К. (почти прыжком перемещаясь со своего места на стул у зеркала, как только этот стул оказался свободным):
– Всегда думал, что хорошо его знаю. Посмотрим… Нет, мне не то, что сказать нечего, скорее, наоборот… Слишком много всякого-разного… Так. Глаза. «Зеркало души», говорят. Но не у меня, по моим глазам про меня еще никто ничего не понял. Сейчас вижу, что в них есть что-то кошачье: сами светятся, а в себя не пускают… Я знаю, что мне в глаза смотреть трудно, многие говорили… Вижу, что они все время следят, высматривают, ищут что-то. Взгляд, как-будто сам себя допрашиваю… Не такая уж я загадка, конечно, это я так… Но вот что у меня правда зеркало души, так это губы. У них, наверное, выражений двадцать, а то и больше… Жесткий, четкий рот… Детские, беспомощные… Капризные, бантиком… Так я злюсь… Еще злюсь… Еще, но уже в шутку, что ли… А вот это не люблю, это страх… ну его, не буду… Брезгливый такой рот, оттопыренная нижняя губа – это для определенной публики… Удовольствие… А вот гадость кому-то сказать собираюсь, уже придумал… Так, когда считаю и сосредоточусь… Устал сильно… «Виноват, сделал ляп, больше не буду»… А что интересно, вид у меня все время какой-то задиристый сейчас… Будто доказываю что-то… Нет, вообще это самое зеркало – крутая вещь, я думал, мне это будет раз плюнуть… Спросите что-нибудь, а то что-то я заврался… Г.В.:
– Почему ты почти все время молчал?
– Мне казалось, что, если я начну спрашивать, это будет как-то не в дугу. Ну, не умею вместе – сам еще кое-как… Кстати, вам было и без меня хорошо, никто ко мне особенно не обращался. Но я бы хотел научиться как ты или Женя, у вас это здорово получается – быть, а не влезать, понимаешь, да?
Е.В.:
– …Пока я сидел сегодня тут у зеркала, я сформулировал одну штуку. Могу рассказать. (Получая негласное одобрение – поворот всех лиц в одну сторону, начинает говорить, посматривая то на членов группы, то на стул у зеркала, на котором уже никто не сидит). В общем примерно так. Лица у человека разные, именно лица, а не маски. Гена, да? Разница понятно, какая: маска – это вместо, а разные лица – это я, еще я, и это тоже я… Чем больше человек знает своих лиц, тем больше он знает, вообще-то, себя. У каждого сто разных оттенков, у кого-то больше в губах, у кого-то в глазах, у кого-то еще как-то там иначе… но мы все знаем десятую часть… Я понятно говорю? В лице, действительно, есть все. То есть до такого степени все, что знать это даже страшновато, да? Но ведь как тянет знать, да? К зеркалу этому сегодня… Значит, нам уже можно это знать.
Ведущий группы:
– …Может быть, на этом мы сегодня и закончим?
Приложение 3
Выдержка из протокольной записи группового занятия,
включающего развернутое описание манеры смотреть
(высказывания двух участников)
А.С.:
– У Р. глаза Вия: медленно поднимаются тяжелые веки, и как будто нет никакого движения. Не следят, не бегают, ничего не выхватывают глаза. Но у другого человека такое чувство, как-будто его видят из любой точки. Какое-то панорамное зрение. Но, когда ты начинаешь глазами искать контакта, для них это как-будто слишком мелкая работа, они как-то отстают, ворочаются с трудом. Может быть такое чувство, что тебе лень ими пошевелить. Взгляд, как у тебя, я представляю у очень большого зверя, которому ничего не угрожает, и он тоже никого не ест. И вот он смотрит на пейзаж, видит – кто-то кого-то преследует, какие-то там свои страсти, но это все не его еда и не его враги. Ему точно определять расстояние до них или их намерения ни к чему, а про пожар он и по запаху может узнать. А так он ни с кем не связан, ничего не надо. Вообще даже страшновато представить, какой силы у тебя был бы взгляд, если бы ты его собрал, придал ему направление. Стену проломит, по-моему.