– Расческой тут не поможешь, сынок, – сказал отец и похлопал мать Майлза по ноге, чтобы вывести ее из транса. – Рио!
Все еще озадаченная, она свернула письмо, запихнула обратно в конверт и передала его отцу Майлза.
– Э-э, извини, – сказала она и подошла к Майлзу. Она провела рукой по его волосам. – Тебе пора постричься, дорогой.
– В следующие выходные, как приедешь, пойдем в парикмахерскую. Не могу допустить, чтобы ты начал лаять, – подколол его отец.
Майлз продолжил причесываться, не обращая внимания на родителей.
– Готов? – спросил он Ганке. Тот уже встал с дивана и перебросил рюкзак через плечо, на его лице появилась глуповатая улыбка. Ганке всегда любил такие моменты с Майлзом и его семьей. Больше простора для шуток.
– Ага. До свидания, миссис Эм, – Ганке обнял ее.
– Пока, Ганке. Присмотри за ним, пожалуйста.
– Я пытаюсь, но парнишка чокнутый.
– Пошел ты, – сказал Майлз, обнял мать и поцеловал ее в щеку.
– Мистер Джефф, – Ганке протянул руку. Отец Майлза крепко пожал ее. Лицо Ганке перекосилось в болезненной гримасе.
– В следующее воскресенье у нас вегетарианский ужин. Ты за?
– Как всегда! – откликнулся Ганке.
Отец Майлза посмотрел на жену и покачал головой.
– Я пытался, дорогая. Но не сработало, – он засмеялся.
– Ладно, ладно, мальчики, будьте осторожнее, пожалуйста. Ганке, передавай маме привет от меня. Майлз, позвони нам, как доедете.
– Конечно, – он засунул расческу в сумку.
– Только не забудь, милый.
– Не забуду.
Выйдя на улицу, Майлз собирался спросить Ганке, как прошли выходные, учитывая, что дома у того дела шли не очень после развода родителей. Но Ганке умел предчувствовать подобные неуклюжие вопросы и, прежде чем Майлз успел открыть рот, сделал выпад первым.
– Кое-что хотел у тебя спросить уже очень, ну, давно, – Ганке завязывал шнурки, сидя на последней ступеньке крыльца. Майлз поймал свой вопрос на кончике языка и смахнул за щеку, как жвачку, припасенную на попозже. Майлз знал, что Ганке, скорее всего, готовит его к шутке, над которой раздумывал последние тридцать минут. Он относился к тому типу друзей, которых нельзя оставлять наедине со своими родителями, потому что они начнут задавать всевозможные глупые вопросы, докапываясь до унизительных секретов, которые твои мама и папа считают милыми. Что-то вроде «Майлз всегда плакал в День Мартина Лютера Кинга. Но не потому, что случилось с доктором Кингом, а потому что по телевизору и радио проигрывали записи его речей, и Майлзу казалось, что он звучит, как призрак». Или «у Майлза был синдром раздраженного кишечника, и он обделывался в штаны до десяти лет».
– Что? – вздохнул Майлз, когда они проходили мимо дома миссис Шайн. Он вспомнил, как вонял матрас, который он выносил из ее подвала, как эти загадочные пятна и клочки белой свалявшейся кошачьей шерсти терлись об его щеку. Бр-р-р.
– Хорошо, только не злись, – Ганке подготовил Майлза, – но…
– Давай говори уже.
– Окей, ну… твоя фамилия. Я ничего не понимаю.
– Что? Моралес?
– Ну да.
– Я наполовину пуэрториканец.
Ганке остановился и повернулся к Майлзу с выражением лица типа «ни фига себе».
– Во-от…
– Значит, твою маму зовут Рио Моралес, правильно?
– Правильно.
– А твоего отца зовут Джефферсон Дэвис.
– Два из двух.
– Тогда почему тебя зовут не Майлз Дэв… – глаза Ганке расширились. – Ну и ну… Майлз Дэвис[4]! – он снова остановился, на этот раз перед домом мистера Фрэнки. Ганке сложился пополам, разразившись взрывом хохота. – Погоди… погоди! – он пытался перевести дыхание, пока Майлз смотрел на него испепеляющим взглядом. – Майлз. Прости. Погоди… Майлз Дэвис? Я просто… я никогда не думал об этом, только сейчас… Ха-ха… чувак… погоди… – его смех поутих. – Ладно… ух-х-х. Хорошо…
– Ты закончил?
– Закончил. Еще как. Прости, чувак, просто я не ожидал такого поворота.
Они пошли дальше вниз по улице.
– В любом случае я ношу фамилию матери не ради того, чтобы меня не дразнили трубачом, – заметил Майлз. – Хотя я рад, что тебе это кажется смешным.
– А почему тогда?
– Ганке, почему ты ведешь себя так, будто не знаешь мою мать? Или лучше сказать, почему ты ведешь себя так, будто не знаешь мою абуэлу[5]? – теперь Майлз засмеялся. – Не, серьезно, я не знаю. Думаю, дело в чем-то еще.