Девочка показалась в дверях школы — стройная, смуглая, в шубке с капюшоном, с выбивающимися концами красного пионерского галстука. Она сразу заметила меня и стала медленно спускаться по ступеням крыльца во двор. Когда я любовался ею, вышедший следом мальчишка вдруг разбежался и что было силы пихнул ее обеими руками с крыльца — в сугроб.
— Жанка! — крикнул я. Я было погнался за мальчишкой, но тот, шустрый мерзавец, юркнул за угол и скрылся.
Я подбежал к Жанке и помог ей подняться, вытряхнул из-за воротника набившийся снег, для чего мне пришлось отвести ладонью в сторону ее светлые, прямые волосы.
— Кто это? — спросил я.
— Мало ли их, дебилов…
Она отдала мне свой портфель.
— Молодец, что пришел, братик.
— Ну, рассказывай.
— Много накопилось… Во-первых, учеба. Ты знаешь… Во-вторых, обследование…
— Какое обследование? — не понял я.
— А это тебе, братик, пусть Ледокол, наша классная, объяснит. Сориентируешься по обстановке. Пообещай ей что-нибудь или соври. В общем, выручай. Иди. Зовут ее Тамара Ивановна. Выручишь, поцелую, как обещала.
— Кажется, и в самом деле придется заняться твоим воспитанием! — строго сказал я.
— Придется, придется!
Я поднялся в учительскую. Там сидел пожилой человек и ковырял в носу. Это был учитель по труду.
— Могу я видеть Тамару Ивановну?
— Тамару Ивановну?
— Тамару Ивановну.
Учитель выглянул в коридор, поманил ученика и послал его на розыски «классной». Некоторое время мы сидели молча, потом учитель сообщил:
— Каждый подросток, видите ли, должен осознать в себе любовь к труду. Я не нашелся, что на это возразить. Еще через некоторое время из коридора донесся резкий стук женских каблуков.
— Тамара Ивановна, — сообщил учитель.
Я посмотрел. Сначала в дверях появился нос (точнее, носяра), затем мощный бюст, а уж затем сама «классная», причем нос и бюст оказались сбалансированы эффектно отставленным задом. Вот уж действительно «ледокол»! Особенно если представить ее во время перемены, пробивающей себе дорогу среди моря ребячьих голов. Головы так и трещат, надо думать.
— Ставлю вас в известность, что мы планируем Жанну в ПТУ, — решительно начала Ледокол. — Думаю, что спорить нам по этому пункту уже не имеет смысла. Таковы обстоятельства. Факты. Как бы нам ни было жаль, но оснований для перемены решения у нас нет.
— Роль школы в жизни общества, — ей в тон подхватил я, — именно такова, и я как представитель семьи не осмеливаюсь подвергать малейшему сомнению ваши выводы.
— Еще бы!
— Хотелось бы просто разобраться в своих упущениях…
— Не поздно ли хватились, товарищи родители?
— Ой, поздно! Ой, поздно! Нельзя не признать!
— То-то. Кроме самих себя, пенять не на кого.
— Увы, увы…
— Если бы мы даже хотели оставить Жанну в школе, то были бы бессильны это сделать. Судите сами…
— Я вас слушаю.
— Во-первых, учеба. Никак не тянет девочка.
— Но в нашей семье все знающие специалисты и научные работники. В безусловном контакте со школой мы могли бы попытаться исправить положение.
— Допустим… Но… во-вторых! Как быть с ее ужасающим поведением?
— Гм… Мы изыщем средства принудить ее к порядку!
— Сомнительно, но предположим…
— Неужели два таких мощных социальных института, как школа и семья, не способны принудить подростка? — фальшиво воскликнул я.
— Предположим, способны… Но есть еще одно препятствие, — сурово сказала Ледокол. — Обследование.
— Что такое? — заинтересовался я.
— Гинекологическое обследование. Мы специально пригласили в школу доктора обследовать наших учениц. А Жанна категорически отказывается. Вы понимаете, что это значит?
— Видите ли, степенно начал я, — я сам специалист-гинеколог… Но я не понимаю, что это значит и для чего вообще понадобилось обследование.
— Вы — гинеколог?.. — Ледокол сразу обмякла, и ее глаза, до того тусклые, как-то слащаво, странно заблестели.
— Вы хотите, чтобы я вас обследовал?
— Что вы, доктор! — Она даже подскочила, как будто я вознамерился сделать это немедленно, и впилась глазами в мои руки.
— Тогда вернемся к Жанне, — предложил я.