Я пробыл в заключении в Пхеньяне и Хыннаме два года и восемь месяцев, и мой внешний вид был просто ужасным — от одежды и белья остались одни лохмотья. И вот так, прямо в лохмотьях, вместо того чтобы вернуться домой, я отправился в Пхеньян с группой последователей, которых нашел в тюрьме. Некоторые из них пошли за мной вместо того, чтобы идти искать своих жен и детей. Я могу лишь представить, как моя мама плакала каждый день, переживая за мою судьбу, но мне было важнее позаботиться о членах моей общины, оставшихся в Пхеньяне.
По пути в Пхеньян мы увидели, что Северная Корея готовится к войне. Крупнейшие города были связаны между собой двухполосными дорогами, которые при необходимости можно было использовать для военных целей. Многие мосты были забетонированы, чтобы выдержать вес тридцатитонных танков. Удобрения, упакованные заключенными Хыннама с риском для жизни, отправляли в Россию в обмен на устаревшую, но вполне пригодную военную технику, которая развертывалась вдоль всей 38 параллели.
Прибыв в Пхеньян, я тут же отправился на поиски членов общины, которые были со мной вплоть до заключения под стражу. Мне было очень важно разыскать их и узнать их дальнейшую судьбу. Война разбросала кого куда, но я чувствовал ответственность за то, чтобы найти их и помочь выбрать правильный путь в жизни. Я понятия не имел, где их искать, и единственное, что мне оставалось — это обойти весь Пхеньян от края до края.
Неделя поисков — и я нашел всего трех-четырех человек. Я сберег немножко рисовой муки, которую мне дали еще в тюрьме, и, смешав ее с водой, сделал для них лепешки. По пути из Хыннама я пытался забить голод парой мерзлых картофелин и даже не притронулся к этой муке. Я был сыт уже при виде того, как люди с аппетитом поглощали эти лепешки.
Я пробыл в Пхеньяне 40 дней, пытаясь разыскать всех, кого мог, будь то стар или млад, но так и не узнал, что стало с большинством из них. Все эти люди навсегда остались в моем сердце...
Ночью 2 декабря я отправился на Юг. Мы с Ким Вон Пхилем присоединились к колонне беженцев длиной в двенадцать километров и еще взяли с собой человека, который не мог ходить. Это был один из последователей, присоединившихся ко мне в хыннамской тюрьме, по фамилии Пак. Его освободили прямо передо мной. Когда я пришел к нему домой, оказалось, что все члены его семьи уже ушли на Юг, а он сидел в доме один со сломанной ногой. И тогда я посадил его на велосипед и взял с собой.
Северокорейская армия уже оккупировала все дороги для военных целей, поэтому мы шли к Югу по замерзшим рисовым полям и отчаянно спешили. Китайская армия шла за нами буквально по пятам, однако нам трудно было шагать быстро, потому что с нами был человек, который не мог идти. Примерно половину пути дорога была такой ужасной, что мне приходилось сажать его на спину и нести на себе, пока Вон Пхиль вел велосипед. Этот человек все время твердил, что не хочет быть обузой для меня, и несколько раз пытался свести счеты с жизнью. Я же пытался убедить его не сдаваться и порой просто орал на него. В конечном итоге мы с ним дошли до конца.
Мы были беженцами, и нам надо было что-то есть. Мы заходили в дома, брошенные жителями, бежавшими на Юг, и пытались найти там что-нибудь съестное, а потом варили все, что удавалось найти, будь то рис, ячмень или картошка. Так мы и выживали. У нас не было никакой посуды, и есть нам приходилось щепками вместо палочек, но еда была такой вкусной! В Библии сказано: «Блаженны нищие духом», верно? Мы ели все, что под руку попадет, и наши желудки довольно урчали в ответ. Даже кусок ячменной лепешки казался нам таким лакомством, что не нужны были никакие царские яства. Каким бы голодным я ни был, я всегда заканчивал есть раньше других, чтобы им досталось чуть больше.
И вот, пройдя достаточно длинный путь, мы приблизились к северному берегу реки Имджин. Не знаю почему, но я почувствовал, что нам нужно как можно скорее перебраться на другой берег, не теряя ни минуты. Я очень ясно ощутил, что нам необходимо поскорее преодолеть это препятствие, чтобы остаться в живых, и стал безжалостно подталкивать Ким Вон Пхиля. Он был молод и так устал, что спал на ходу, но я толкал и толкал его вперед, волоча за собой велосипед. В ту ночь мы прошли тридцать два километра и добрались до берега реки Имджин. К счастью, река была покрыта льдом, и мы пересекли ее вслед за другими беженцами, шедшими впереди нас. За нами вытянулись целые колонны тех, кто еще не дошел до реки, однако сразу же после того, как мы пересекли реку, войска ООН перекрыли дорогу и преградили людям путь, не пуская их на тот берег.
Если бы мы пришли к переправе буквально на несколько минут позже, мы не смогли бы перейти на другую сторону.
Как только мы ступили на твердую землю, Ким Вон Пхиль оглянулся назад и спросил меня:
— Как вы узнали, что переправа через реку будет закрыта?
— Я просто почувствовал это, — ответил я. — Если человек ступил на путь Небес, с ним вполне может происходить нечто подобное. Люди зачастую и не догадываются, что спасение ждет их прямо за очередным препятствием. Мы не могли ждать ни минуты, и если бы мне пришлось схватить тебя за шиворот и перетащить через реку силой, я бы так и сделал.
Казалось, мои слова произвели впечатление на Вон Пхиля, но у меня на душе все равно было неспокойно. Когда мы подошли к тому месту, где 38 параллель делит полуостров на две части, я ступил одной ногой на землю Северной Кореи, а другой — на землю Южной Кореи, и начал молиться:
«Сейчас нам приходится в спешке бежать на Юг, однако я скоро вернусь на Север и, призвав силы демократического мира, освобожу Северную Корею и объединю Север и Юг».
Эту молитву я повторял про себя все время, пока мы шли на Юг вместе с беженцами.
ГЛАВА 3
САМЫЙ СЫТЫЙ ЧЕЛОВЕК НА СВЕТЕ
«Ты — мой духовный учитель»
После перехода через реку Имджин мы отправились в Пусан через Сеул, Вонджу и Кёнджу. 27 января 1951 года мы прибыли в Пусан. Город был буквально наводнен беженцами с Севера — казалось, в него съехалась вся страна, и все помещения, пригодные для жилья, были забиты до отказа. В нашей каморке едва хватало места, чтобы сесть, поэтому единственным выходом было пойти ночевать в лес и попытаться согреться всеми возможными способами, а днем вернуться в город и попробовать найти какую-нибудь еду.
К тому времени мои волосы, коротко стриженные в тюрьме, сильно отросли, и мои штаны, изнутри подшитые ватой из одеяла, превратились в лохмотья. Вся моя одежда настолько засалилась, что дождевые капли уже не впитывались в нее, а свободно стекали вниз.
Подошвы моих ботинок почти полностью стерлись, хотя верхняя часть еще как-то держалась, так что я мог с тем же успехом разгуливать босиком. Все дело в том, что я оказался на самом дне общества, стал нищим из нищих. Мы не могли устроиться ни на какую работу — ее просто не было в городе, — и у нас в карманах не было ни гроша. Чтобы не умереть с голоду, нам приходилось побираться.
И все-таки, даже прося у людей что-нибудь поесть, я делал это с достоинством. Если кто-то отказывался помочь, я говорил ему ясно и убедительно: «Послушайте, если вы не поможете нуждающимся — таким, как мы, — даже не мечтайте, что в будущем вам улыбнется удача!»
После таких слов люди просто не могли отказать. Мы брали еду, собранную таким образом, и находили ровную полянку, на которой можно было устроиться всем вместе. В те времена так питались очень многие. У нас не было ничего, и даже еду приходилось выпрашивать — и, тем не менее, наши отношения были проникнуты теплом глубокой и сердечной дружбы.
Как-то раз в один из таких дней я услышал чей-то возглас: «Вот это да! Сколько лет, сколько зим!!»
Обернувшись, я столкнулся нос к носу с Ом Дон Муном, моим товарищем по учебе в Японии. Мы с ним близко сдружились после того, как он услышал мою патриотическую песню, тронувшую его до глубины души. Сейчас он — один из лучших архитекторов Кореи, и среди его проектов — культурный центр «Сэджон» и гостиница «Лотте».