Она ни разу не пожалела, что вышла за него замуж.
Им не раз приходилось разлучаться. Пятьдесят четыре дня, проведенных Роджером на Космической Станции Три. Множество коротких полетов. Два года служебных разъездов по всему миру, в системе наземных измерительных комплексов — от Аахена до Заира. Довольно быстро Дори не выдержала этого и вернулась домой, в Тонку. Но она не чувствовала себя обиженной. Может быть, обиду чувствовал Роджер… впрочем, этот вопрос никогда не приходил ей в голову. В любом случае, виделись они довольно часто. Он бывал дома каждый месяц-два, а ей было чем заняться. У нее был свой магазинчик — она открыла его, пока Роджер был в Исландии, благодаря чеку в пять тысяч долларов, подарку мужа на день рождения. У нее были друзья. Время от времени — мужчины.
Нельзя сказать, чтобы жизнь была насыщенной, но Дори и не ожидала другого. Даже наоборот. Она была единственным ребенком, а ее мать терпеть не могла соседей, так что друзей у нее было не очень много. Соседи, кстати, тоже не выносили матери, потому что она была мелкой наркоманкой, и почти каждый день лежала в отключке, так что жизнь у Дори получалась непростой. Но она не жаловалась — она не подозревала, что можно жить и по-другому.
К тридцати одному году Дори была здоровой и красивой женщиной, и отлично справлялась с жизнью. Она считала себя счастливой. Такой диагноз она ставила вовсе не потому, что ее переполняла радость. Это вытекало из простого, объективного факта: она получала в своей жизни все, чего только ни пожелает, и какое же еще нужно определение счастья?
Часть времени, оставшегося до прибытия мисс Хагар Хенгстром с командой из «Фем», она провела, расставляя керамику из своего магазина на журнальном столике перед креслом, в котором предполагала сидеть. Остальное время было посвящено менее важным задачам: уложить волосы, проверить, не съелась ли помада, и переодеться в свое новейшее приобретение, брючный костюм со шнурованными разрезами на бедрах.
Когда зазвонил дверной звонок, она была почти готова.
Мисс Хенгстром пожала хозяйке руку и вошла, сверкая небесно-синей гривой и ожесточенно дымя черной сигарой. За ней прошмыгнула осветитель, звукооператор, телеоператор и несколько мальчиков на побегушках.
— Комната мала, — хмыкнула мисс, скользнув взглядом по обстановке. — Торравэй сядет там. Подвинь-ка.
Мальчики кинулись переносить стул от окна в угол комнаты, занятый секретером, а сам секретер выволокли на середину.
— Минуточку, — начала Дори. — Я думала, что сяду здесь, в кресле…
— Свет проверили? — продолжала Хенгстром. — Включи камеру, Салли. Никогда не знаешь, что пригодится для монтажа.
— Я что-то сказала, — заметила Дори.
Хенгстром обернулась. Голос у Дори был тихий, но не предвещавший ничего приятного. Она пожала плечами.
— Пока оставим так, — предложила она, — если тебе не понравится, обговорим это позже. Сделаем пробу, ладно?
— Пробу чего? — Дори заметила, что малокровная девушка уже навела на нее камеру. Это начинало ее злить. Осветитель наконец-то нашла розетку, и теперь держала в руках распятие из ламп, то и дело передвигая его вслед за движениями Дори, чтобы убрать тени.
— Ну, для начала, какие у тебя планы на ближайшую пару лет? Ты ведь не собираешься бить баклуши, дожидаясь, пока Роджер Торравэй возвратится домой.
Дори попыталась прорваться к креслу, но осветитель поморщилась и жестом отогнала ее в другую сторону, а пара мальчиков отодвинула прочь столик с керамикой.
— У меня есть магазин, — ответила она. — Я думала, что во время интервью вы снимете пару мелочей оттуда…
— Да, да, конечно. Я имела в виду личные планы. Ты здоровая женщина. У тебя есть сексуальные потребности. Немного назад, пожалуйста — у Сандры что-то фонит.
Дори обнаружила, что стоит перед стулом, и ей не осталось ничего другого, как сесть.
— Конечно… — начала она.
— На тебе лежит ответственность, — продолжала Хенгстром. — Какой пример ты собираешься показать молодым женщинам? Превратиться в засушенную старую деву? Или жить полноценной жизнью?
— Мне не хотелось бы говорить о…
— Я немало о тебе разузнала, Торравэй, и мне понравилось то, что я увидела. Ты независимая личность — насколько вообще может быть независимой личность, смирившаяся с нелепым фарсом брака. Зачем ты это сделала?
Дори заколебалась.
— Роджер в самом деле очень хороший человек, — попыталась оправдаться она.
— Ну и что?
— Нуу, в нем я нашла опору, благополучие…
— Все та же старая рабская психология, — вздохнула Хагар Хенгстром. — Ладно. Еще одной загадкой для меня стала твоя заинтересованность космической программой. Ты не видишь в этом происки сексистов?
— Нет, нет. Сам президент сказал мне, — начала Дори, понимая, что несколько вольно толкует последнюю беседу с Дэшем, — отправка представителя рода человеческого на Марс абсолютно необходима для будущего всего человечества. И я ему верю. Мы обязаны…
— Назад, — скомандовала Хенгстром.
— Что?
— Вернись назад, повтори, что ты только что сказала. Отправка на Марс кого?
— Представителя рода че… О. Я поняла, что вы имеете в виду.
Хенгстром мрачно кивнула.
— Ты понимаешь, что я имею в виду, но не меняешь образа мыслей. Почему представителя? Почему не представительницы? — выражая искреннее соболезнование в адрес Дори, она покосилась на звукооператора. Та печально покачала головой. — Ладно, перейдем к серьезным вещам. Ты знаешь, что весь экипаж марсианской экспедиции должен быть мужским? Что ты об этом думаешь?
Да, день у Дори выдался еще тот. Чашечки в объектив так и не попали.
Явившись днем на дежурство, Сьюли принесла Роджеру два сюрприза: одолженную из пресс-бюро программы (читай: цензуры) кассету с интервью и гитару. Сначала она вручила ему кассету; пока он смотрел, застелила постель и сменила воду для цветов.
Когда кассета кончилась, она оживленно заметила:
— По-моему, твоя жена легко отделалась. Я когда-то встречала Хагар Хенгстром. Ну и баба!
— Дори выглядела великолепно, — ответил Роджер.
На перекроенном лице, в безжизненном голосе невозможно было прочитать никаких чувств, но черные крылья беспокойно затрепетали.
— Мне всегда нравились эти брюки.
Сьюли кивнула головой, отметив про себя: открытая шнуровка на бедрах оставляла ноги почти голыми. Несомненно, имплантированные Роджеру стероиды делали свое дело.
— А вот кое-что еще, — сказала она, открывая футляр гитары.
— Ты мне поиграешь?
— Нет, Роджер. Играть будешь ты.
— Я не умею играть на гитаре, Сьюли, — возразил он.
Она рассмеялась.
— Я говорила с Брэдом, — ответила она, — и думаю, что ты будешь приятно удивлен. Знаешь ли, Роджер, ты не просто другой. Ты лучше. Возьми, к примеру, свои пальцы.
— А что с моими пальцами?
— Ну, я играю на гитаре с девяти лет, и если сделаю перерыв хотя бы на пару недель, то подушечки пальцев размягчаются, и все приходится начинать снова. А твоим пальцам это не нужно, они достаточно твердые и сильные, чтобы с первого раза идеально брать лады.
— Это все замечательно, — ответил Роджер, — но я даже не понимаю о чем ты говоришь. Что такое «брать лады»?
— Прижимать струну к ладам. Вот так, — и она сыграла соль, потом ре и до. — Попробуй сам. Только не очень сильно, это хрупкий инструмент.
Он провел кончиком пальца по открытым струнам, как это делала она.
— Замечательно, — Сьюли захлопала в ладоши. — Теперь возьми аккорд соль. Безымянный палец на третьем ладу верхней ми, вот здесь. Указательный на втором ладу ля. Средний на третьем ладу нижней ми.
Она поставила его палец.
— Теперь давай.
Он провел по струнам и поднял на нее взгляд.
— Эй, здорово.
— Не здорово, — поправила она с улыбкой, — а идеально. Теперь, вот аккорд до-мажор. Указательный на втором ладу си, средний здесь, безымянный здесь… Хорошо. А вот ре: указательный и средний на соль и ми, безымянный на один лад ниже, на си… Снова отлично. А теперь сыграй мне соль.