Брэд возразил. Впрочем, чисто инстинктивно. Как только эта мысль улеглась, он принял ее. В словах Скэньона была своя доля истины, и кроме того, Брэд мгновенно просчитал: карьера, которую он для себя запрограммировал, только упрочится, не может не упрочиться от личного, непосредственного участия в экспедиции. Конечно, будет жалко бросать здесь Дори, и всех будущих дори, но когда он вернется, этих дори будет столько…
Дальше все пошло, как по часам. Это было последнее решение. Все остальное было только исполнением планов. Техники на Меррит Айленд начали заправлять ракеты-носители, а в Атлантике развернулась сеть спасательных кораблей, на случай аварии. Брэд улетел на Меррит Айленд на подгонку скафандров. Для предполетной подготовки к нему приставили шесть экс-астронавтов, вбивавших ему в голову все, что можно было вбить за оставшееся время. Среди учителей был и Гизбург, невысокий, всегда спокойный, и всегда усмехающийся, одним своим видом вселявший уверенность. Дон Кайман взял двенадцать драгоценных часов отпуска, чтобы попрощаться со своей сестричкой.
Мы были удовлетворены всем происходящим. Мы были довольны решением отправить в полет Брэда. Мы были довольны прогнозами, ежедневно предсказывавшими позитивное влияние старта на события и настроения в мире. Мы были довольны настроением Роджера. И больше всего мы были довольны моделированием Роджера в ННА; более того, это было существенно и необходимо для наших планов сохранения расы.
Глава 13. НАЗАД ДОРОГИ НЕТ
Путешествие на Марс по гомановской орбите занимает семь месяцев. Если верить летавшим туда астронавтам, космонавтам и синонавтам — семь очень скучных месяцев. В каждом дне 86400 свободных секунд, и занять их было практически нечем.
Но Роджер отличался от всех остальных. Во-первых, он был самым дорогим пассажиром, когда-либо поднимавшимся на борт космического корабля. Его тело было плодом семи миллиардов долларов программы «Человек Плюс». Необходимо было приложить все усилия, чтобы уберечь его.
Во-вторых (и это было его уникальной особенностью), его можно было уберечь.
Биологические часы его тела были отключены. Теперь восприятие времени ему диктовал компьютер.
Сначала Роджера замедляли постепенно. Казалось, люди стали двигаться немного резвее. Обед наступил раньше, чем он думал. Голоса стали визгливее.
Когда он привык к этому, задержку систем увеличили еще. Голоса превратились в неразборчивый писк, а потом он вообще перестал улавливать звуки. Самих людей он тоже почти не замечал, только мелькавшие вокруг размытые полосы. Окна палаты закрыли ставнями — не потому, чтобы он не сбежал, а чтобы защитить его от быстрой смены дня и ночи. Перед ним возникали тарелки с остывшей едой. Поев, он не успевал даже отодвинуть их: они исчезали сами собой.
Роджер понимал, что с ним происходит. Он не возражал. Он выслушал уверения Сьюли, что это необходимо, и что это для его же блага, ну и ладно. Еще он подумал, что будет скучать без Сьюли и стал соображать, как передать ей это. Способ был, но все происходило чересчур быстро; как по волшебству, на дощечке перед ним возникали написанные мелом надписи. Когда он отвечал, его ответы исчезали изпод носа прежде, чем он успевал закончить.
— КАК ТЫ СЕБЯ ЧУВСТВУЕШЬ?
Взял мелок, написал одно слово:
— ОТЛИЧНО, — и доска исчезла, чтобы тут же возникнуть с другой надписью:
— МЫ ВЕЗЕМ ТЕБЯ НА МЕРРИТ АЙЛЕНД.
Его ответ:
— Я ГОТОВ, — был выхвачен прежде, чем он успел дописать остальное, и он торопливо нацарапал на прикроватном столике:
— ПОЦЕЛУЙТЕ ЗА МЕНЯ ДОРИ.
Он хотел добавить «и Сьюли», но не успел, потому что столик неожиданно исчез. Он сам исчез из комнаты. Мгновенное, головокружительное скольжение. Он успел различить приемный покой института. Мелькнуло призрачное видение — медсестра (Сьюли?) поправляет колготки, стоя к нему спиной. Его ложе подскочило в воздух, окунулось в режущий свет зимнего дня, потом оказалось — в машине? Он не успел даже задать себе этот вопрос, как это взмыло вверх, он понял, что находится в вертолете, и почувствовал, что сейчас его стошнит. К горлу подкатил проглоченный обед.
Недремлющая телеметрия тут же сообщила об этом, и соответствующие меры были приняты. Он чувствовал себя, как при самой яростной качке, ему все еще казалось, что его стошнит, но его не стошнило.
Потом все остановилось.
Из вертолета наружу.
Снова яркий солнечный свет.
Его вкатили куда-то еще, и это он узнал почти сразу, как только они тронулись — салон СВ-5, переоборудованный в летающий госпиталь. Как по волшебству, его опутали ремни безопасности.
Было неудобно — снова тряска и выворачивающая тошнота, хотя уже не такая сильная — но продолжалось это недолго. Минуту или две, как показалось Роджеру. Затем по ушам грохнуло давление, и его выкатили из самолета, прямо в ослепительный свет и жару — наверное, Флорида, подумал он заторможенно, оказавшись уже в машине скорой помощи, потом… потом…
Потом его оставили в покое, минут на десять или пятнадцать, как показалось Роджеру — а на самом деле почти целый день — и ничего не происходило, он просто лежал в кровати, его еще раз накормили, удалили катетером выделения, затем перед ним возникла записка:
— УДАЧИ, РОДЖЕР. ПОЕХАЛИ. A затем снизу шарахнул паровой молот и он потерял сознание. Это все хорошо, подумал он, проваливаясь в никуда, избавить меня от скуки и тому подобное, но ведь так и убить можно. Как на это пожаловаться, он не сообразил, потому что отключился.
Прошло время. Время снов…
Как сквозь туман, он понял, что его усыпили, не просто замедлили, а полностью отключили. И сообразив это, очнулся.
Не ощущалось никакого давления. Более того, он парил. Только паутина привязных ремней удерживала его на месте.
Он был в космосе.
— С добрым утром, Роджер, — произнес прямо в ухо чей-то голос. — Ты слушаешь запись.
Роджер повернул голову и увидел рядом с ухом крошечную сеточку динамика.
— Мы замедлили запись, чтобы ты мог понять. Если хочешь поговорить с нами, просто продиктуй все, что хочешь сказать, а мы ускорим запись, чтобы нам было понятно. Наука творит чудеса, верно?
— Значит, я записываю это на тридцать первые сутки. На тот случай, если ты уже забыл, меня зовут Дон Кайман. У тебя были небольшие неприятности. Твоя мышечная система сопротивлялась ускорению при взлете, и ты потянул кое-какие связки. Пришлось сделать пару операций, но все уже заживает. Брэд немного переделал кибернетику, так что когда мы сядем, ты уже сможешь нормально шевелить дельтовидными. Посмотрим. Больше серьезного ничего нет. Наверное, у тебя есть вопросы, но прежде чем ты их продиктуешь, у нас для тебя весточка.
Лента зашипела, защелкала, а потом на фоне статических помех послышался голос Дори, слабый и искаженный.
— Привет, милый! Дома все в порядке, берегу для тебя домашний очаг. Думаю о тебе. Будь осторожен.
Потом снова голос Каймана:
— Теперь сделай вот что. Во-первых, если есть что-то серьезное — что-то болит, или в этом роде — говори в первую очередь. На разговор уходит много времени, так что обо всем серьезном в первую очередь, а когда закончишь — подними руку, мы поменяем пленку и сможешь поболтать. Начали.
Лента остановилась, рядом с динамиком погас маленький красный огонек с надписью «Воспроизведение» и зажегся зеленый, «Запись». Роджер взял микрофон и уже хотел сказать, что нет, никаких особенных проблем у него нет, когда глянул вниз и заметил, что его правая нога отсутствует.
Естественно, мы наблюдали за каждым движением на борту корабля.
Уже после первого месяца линия связи растянулась донельзя. Огромное расстояние играло свою роль. Пока космический корабль поднимался к марсианской орбите, Марс двигался. Земля тоже, и гораздо быстрее. Она успеет дважды обернуться вокруг солнца, прежде чем Марс завершит один оборот своей орбиты. Телеметрическим данным с корабля требовалось около трех минут, чтобы достичь центра связи Голдстоун. Мы были пассивными слушателями. А будет еще хуже. К тому времени, как корабль выйдет на орбиту вокруг Марса, команда с Земли, летящая со скоростью света, будет достигать его с получасовым запозданием. Мы отказались от непосредственного управления; корабль и его экипаж по сути дела были предоставлены самим себе.