— Да, это вы, Виктор Викторович, извините, переборщили, — вступил и Зиновий Моисеевич Герц. — «Наука при дворах тиранов»! Это надо же! Нет, Виктор Викторович, подлинный импульс к развитию науки возникал лишь тогда, когда наука выступала в совокупности с прогрессивными, ведущими силами своего же времени. Победу французской революции ковали, между прочим, Карно и Лавуазье!
— Эх, куда хватил! «Ковали»! — зарычал на него Михаила Петрович, пребывавший в тот день, как кажется, вообще в скверном расположении духа. — Ковали, ковали, а чего сковали?! Фуше с Бонапартом, так, что ли?! «Совокупно с ведущими отрядами»!.. А вот у нас… ребята рассказывали… Пугачев Емельян прихватил тоже одного астронома. (М. П. таким образом брал реванш и в отношении Опанаса Гельвециевича.) Ловица его фамилия. Спрашивает: «А чем это, — говорит, — барин занимается?» Ему отвечают: смотрит на звезды, дескать. А он говорит: «Ну тогда подвесьте его, — говорит, — поближе к звездам!» Вот так-то, уважаемый!.. Виктор прав, диалектически надо подходить!.. Хотя, конечно, не можем и мы допустить…
Опанас Гельвециевич тоже не мог допустить, чтобы последнее слово осталось за противником.
— Морали нет, есть только красота! — воскликнул Опанас Гельвециевич. — Это из романа Бориса Савинкова «Конь бледный…» — удовлетворительно добавил он. (О. Г., понятное дело, не пропускал литературы, Айтматова ли, Савинкова ли, если она хоть как-то касалась конского вопроса.)
— Мне позволено будет все-таки окончить свое выступление? — любезно осведомился Эль-К.
— Да-да, пожалуйста, Виктор Викторович, — кивнул Кирилл Павлович, устало стуча карандашиком. — Только, пожалуйста, поконкретнее, а то мы отклонились. Каковы будут ваши предложения?
— Я не думаю, чтобы высказанные мною соображения совершенно не относились к делу, — мягко, но вместе с тем достаточно строго ответил Эль-К на директорскую реплику. — Более того, я полагал бы, что небесполезно продолжить… как-нибудь при случае… разумеется… нашу дискуссию… Но я понимаю, что сейчас, конечно, времени у нас мало и необходимы конкретные, оперативные, как здесь говорилось, меры… И вот, рассуждая в плане конкретном, я должен сказать, что у нас, конечно, есть резервы…
— Вот-вот, — обрадовался Кирилл Павлович. — Пожалуйста, что вы имеете в виду?
— Мою речь некоторые здесь неверно истолковали как проповедь какой-то безнравственности. Отнюдь. Я абсолютно согласен с предыдущими ораторами, — склонил Эль-К свою красивую голову, — в том, что дисциплина в нашем вычислительном центре должна быть поднята, как говорится, на должную высоту. Иван Иванович мой старый друг, но истина мне дороже, и я не могу не сказать, что молодежь на машине он распустил. Они попросту сели ему на шею. А между прочим, если бы дисциплина была выше, то, я убежден, и машина работала бы лучше… Да и не только в дисциплине вопрос или в этике там, нравственности, называйте как угодно. Тут есть одна прагматическая сторона дела… Мы не можем зависеть от одного человека. От состояния его здоровья, от его настроения, от уровня его, так сказать, эмоционального возбуждения… Я подчеркиваю, что говорю не о мистическом, как только что здесь выразились… «сросся с машиной» и тому подобное, а о совершенно конкретном, прагматическом аспекте… Как можно вверять судьбу целого коллектива одному человеку?! Вдруг с ним что-нибудь случится? Нет, не дай бог, конечно, но все-таки!.. Не ровен час, он… ты извини, Иван Иванович, но ты ведь так переутомлен, ты все время в таком возбуждении… не ровен час, еще выкинешь что-нибудь! Ха-ха-ха!.. А то ребята твои выкинут… Видишь ли, с картами-то как нехорошо получилось… Короче, необходимо наладить на машине учебу молодежи, это первое. А для этого, в свою очередь, в отделе автоматизации и в вычислительном центре необходим хороший администратор. В администраторы же Иван Иванович абсолютно не годится. Увы, но это так. Мы все знаем: есть образцы идеальных сочетаний талантов административного и большого ученого… — (Быстрый, но все же различимый жест в сторону Кирилла Павловича.) — Если для Системы мы и не нашли пока человека такого, то будем спокойно говорить об этом. Стало быть, нужно различить и разделить эти функции. Оставить за Иваном Ивановичем техническую, а вернее, творческую часть. Создать ему возможности для более плодотворной работы… А для административной, организационной… подыщем человека… облечем его полномочиями…
— У вас… кто-нибудь есть на примете? — насторожился Кирилл Павлович.
— М-м… пожалуй… То есть я думаю, что далеко ходить нам и не надо. Варягов приглашать не будем… У нас есть в институте ведь и кадры… Есть товарищ Еллин, Леонтий Константинович, который достаточно хорошо знаком с обстановкой на машине…
Мы все были обескуражены. Такого поворота не предвидел никто. Эль-К еще долго распространялся о преимуществах разделения функций, вдавался в детали, апеллировал к литературе по научной организации труда; остальные как в рот воды набрали, даже Михаила Петрович и тот только ворочался на оглушительно скрипевшем стуле и ворчал: «Да ведь это — объявление войны! Да! Тоже, друг называется!» (я сидел с ним рядом, и мне было слышно), — но вопреки обыкновению не высказывал своего возмущения громогласно, желая, быть может, выслушать аргументацию Эль-К полностью.
Наконец Эль-К иссяк…
10
— Может быть, выслушаем все-таки теперь и Ивана Ивановича? — предложил Михаила Петрович.
Мы, признаться, с испугом посмотрели на Ивана Ивановича, сидевшего безучастно, с опущенной низко головой, с видом крайне переутомленным, если вовсе не больным.
Против ожидания Иван Иванович вдруг слабо ворохнулся, встал и на подгибающихся ногах побрел к трибуне.
— Иван Иванович, дорогой, да вы с места, с места! — с состраданием простер к нему руки Кирилл Павлович. — Вы что, хотите выступить? Может, не стоит, голубчик, а?! Михаила Петрович, зачем это?!
Но Иван Иванович с чьей-то помощью, совсем как Опанас Гельвециевич, уже одолел возвышение, где стоял стол президиума, и от усталости буквально лег на трибуну. Прошло несколько минут, прежде чем он отдышался и произнес первые слова:
— …Семиотическая специфика карточной игры… в ее имманентной сущности… связана с ее двойной природой…
Лица у присутствующих вытянулись. Опанас Гельвециевич уронил свою тяжелую клюку с монограммой. Лелик Сорокосидис и Зиновий Моисеевич Герц кинулись подымать клюку и, мешая друг другу, долго возились под столом президиума, таща клюку каждый в свою сторону.
— …С одной стороны, карточная игра есть игра, — возобновил после паузы Иван Иванович, — то есть представляет собой модель конфликтной ситуации. В этом смысле она выступает в своем единстве как аналог некоторых реальных конфликтных ситуаций. С другой стороны, карты используются не только при игре, но и при гадании.[5] Кирилл Павлович даже застонал.
— В этой их ипостаси активизируются иные функции, — продолжал Иван Иванович отрешенно, — …иные функции: прогнозирующая и программирующая… Далее… Как здесь уже говорилось, единое понятие «карточная игра» покрывает моделирование двух весьма различных типов конфликтных ситуаций — это так называемые коммерческие и азартные игры… Разница между ними заключается в степени информации, которая имеется у игрока, и, следовательно, в том, чем определяется выигрыш: расчетом или случаем… В коммерческих играх задача состоит в разгадывании стратегии противника, причем… (Пропуск в стенограмме, но это и не важно; помнится, речь шла о частностях различных стратегий.)…А азартные игры строятся так, что понтирующий вынужден принимать решения, фактически не имея никакой (или почти никакой) информации. Есть различные виды стратегии — «игра мирандолем», «пароли», «пароли пе», «руте», «кендельва» и проч., однако, поскольку каждая талия представляет собой относительно другой независимое событие… и это же можно сказать и о следовании карт при прометывании талии, поскольку…
— Иван Иванович! К чему все это?! — в отчаянии закричал Кирилл Павлович.
Иван Иванович изумился:
— К тому, что всякая знаковая система, в том числе и тот язык, на котором осуществляется наше общение с машиной, может исследоваться, как известно, в трех аспектах — с точки зрения семантики, с точки зрения синтаксиса и с точки зрения прагматики. Семантику составляет значение инвентаря знаков, образующих систему, синтаксис есть список правил, позволяющих из инвентаря знаков строить информативные структуры путем его линейного развертывания. Прагматический аспект — это изучение связи системы с реальностью… Этот аспект интересует нас в данном случае более всего…
5
См. по этому вопросу: