Вернемся, однако, к событиям на банкете. Опанас Гельвециевич попросил слова, конечно же, сразу за Михайлой Петровичем и сказал (видно, еще за столом мысли его приняли кроме всегдашнего конского, еще и то направление, которое столь полно выразилось в истории с назначением).
— Есть прекрасные строки, — сказал О. Г., — э-э… там какой-то волею небес… э-э, рожден под гнетом службы царской… Да-да, именно так. Он в Риме был бы Брут, в Афинах — Периклес, у нас он офицер гусарский!.. Да, друзья, такая судьба ждала нашего Ивана Ивановича, как и многих других передовых людей того времени. Не то теперь! Теперь Иван Иванович — наш замечательный ученый, доктор наук, без пяти минут член-корреспондент нашей замечательной академии!..
Многие поперхнулись и выпучили глаза, не умея взять себе в толк, как это Иван Иванович, родившийся десять лет спустя после свержения самодержавия, оказался бы в гусарских офицерах. Придя в себя, все закричали: «Ура! Ура передовым людям нашего и того времени! Будь она проклята, тяжкая доля гусарского офицера! Виват академиа!» и проч.
Но тут поднялся Эль-К, и все приумолкли, всех живо заинтересовало, какова будет его реакция на директорское заявление. Но Эль-К выглядел так, словно ничего не произошло: знакомая ослепительная улыбка, точные и элегантные движения, неотразимый взор серых глаз. Женщины прошептали восхищенно: «Сероглазый король!» — но какой-то тайный завистник (у кого их нет-то) им в ответ зашипел: «Манекен! Чисто манекен!» Ну, быть может, если присмотреться, в улыбке у Эль-К сейчас и впрямь было что-то застывшее; но в тот момент я счел, что это, быть может, и домыслы — ну, выпил человек больше обычного (Михаила Петрович требовал, чтобы наливали обязательно в фужеры и пили до дна), устал, мало ли?
— Когда мы, — начал тост Эль-К, — впервые высказали саму идею Системы, было много возражений. Я полагаю, что большинство возражавших… упрямилось… хм… со страху! — (Робкие, удивленные смешки в зале: куда клонит?) — Наши дорогие коллеги боялись, как бы автомат не вытеснил человека. Я их хорошо понимаю. Они тревожились и радели о сохранении творческого статуса человека, о том, чтобы в соседстве с безжалостным роботом не захирело вдохновение, чтобы не погибло заключенное в прокрустово ложе машинных программ величайшее благо, дарованное человеку, — воображение! Это большая реальная проблема, друзья! В каком-то смысле эти люди правы, правы! Об этом нужно думать, и этого можно бояться! Потому что среди нас, увы, есть и такие, которые не скрывают своего торжества: «Ура! Машина будет открывать законы, а мы будем стричь купоны!» — (Смех.) — А есть и такие, которые вообще отрицают и творчество, и вдохновение. Для них эти таинственные и чудесные проявления — не более чем результаты физико-химических процессов, которые — дайте только время! — вполне можно будет продемонстрировать на той же вычислительной машине!.. Здесь много говорили что-то там такое о Моцарте, о музыке… — (Присутствующие переглянулись.) — Так вот… эти люди, — продолжал Эль-К несколько напряженно и без улыбки, — эти люди напоминают мне скорее Сальери! Они музыку хотят разъять, как труп! Поверить алгеброй гармонию!.. — (За столом быстрый ропот и тишина.) — Но нет, друзья! — Эль-К засмеялся и широко повел рукой. — И те и другие не правы! Ваши обоюдные претензии напрасны! Потому что мы вступили в принципиально новую эпоху, когда Сальери и Моцарты сидят как добрые друзья за одним столом! — (Голоса: «Они и прежде сидели!») — Я имею в виду, что противоречия между ними, как говорится, носят сегодня неантагонистический характер! Каждому свое! Человеку — воображение и вдохновение, машине — длинные и скучные расчеты, облегчение тяжелого труда исследователя. Моцарт и Сальери останутся на сей раз друзьями навсегда! Итак, за творчество, за вдохновение! Но и за машинную логику! За дружеский союз, связующий Моцарта и Сальери!..
5
Все (ну не все, конечно, а те, кто вообще разбирается немного, что к чему) были смущены, хотя и аплодировали из вежливости, но другие даже восхищались, как обычно, остроумием Эль-К и говорили: «А что? В этом что-то есть. Хорошо сформулировал!»
Меж тем пир продолжался, тамада наш задал бешеный темп, тост следовал за тостом без перерыва (я и сам с бокалом в руке нес какую-то околесицу, выступать я не мастер), и выходка Эль-К быстро забылась.
Скоро, как водится, за столом все перемешалось: вставали, уходили, приходили, менялись местами; в смежном зале завели магнитофон, молодежь повалила туда танцевать; начались локальные тосты, т. е. все пили уже не спросясь и говорили разом; стоял галдеж, перекрыть его было трудно да-же Михаиле Петровичу.
А я — сам не знаю как — очутился вдруг в одной компании с Эль-К и услыхал там занятные речи. Впрочем, это было, пожалуй, уже не за столом, за столом-то говорили о пустом, а в маленькой боковой гостиной, куда мы вышли проветриться и отдохнуть от застолья. С Эль-К были две дамы, приятные во всех отношениях, из числа его поклонниц, и два джентльмена, которые заслуживают того, чтобы описать их подробнее.
Начну с Валерия Александровича Витуковского. Назывался он у нас в городке «помощник прокурора». Я не знаю, какой на самом деле он имел чин, но действительно Валерий (у нас почему-то запросто звали его Валерий) был юрист и работал в нашей областной прокуратуре. Я не знаю также, что он собой представлял как специалист; кажется, у него по служебной линии не все было благополучно, поговаривали, что со своим начальством он не в ладах. Он был человек весьма увлекающийся, подвижный, и учрежденческая рутина, конечно, тяготила его. Интересовало его буквально все. (В этом он походил на Эль-К, которому, кстати, по-моему, подражал даже внешне, не обладая, однако, его талантами.) На темы социальной психологии, а также на темы применения вычислительной техники он написал даже несколько брошюрок, правда популярных. Сам себя по призванию он считал, собственно, не столько юристом, сколько социопсихологом. Был он горячий поборник научного прогресса, внедрения математических методов в управление хозяйством и обществом, занимался психологией и социологией. У нас в городке он первое время посещал все семинары без исключения, высиживая порою по два, по три часа на таких докладах, в которых ни звука не понимали даже сотрудники соседних лабораторий, занимающихся близкими по профилю вещами. Справедливости ради замечу, что в своем пристрастии к посещению научных семинаров он был не одинок. Хождение на семинары вообще часто превращается в своеобразное светское развлечение. Существует целая категория людей, которым важно сказать: «Я был на семинаре там-то…» или: «Я была на семинаре там-то» — потому что в эту категорию входят и дамы, и в немалом количестве. На семинарах у Эль-К, например, их бывало не меньше половины (от всех присутствующих). А у нас к тому же всегда торчало много приезжих журналистов, зарубежных гостей, которым хотелось посмотреть, как «живут и работают ученые». Публики иной раз набивалось порядочно, и естественно, что некоторые из них не столько слушали доклады, сколько вертели головами, выспрашивая у осведомленного соседа: «А это кто? А это? А вон там, за вторым столом, седовласый, это академик, да?» и т. п. Понятно, что присутствие Валерия приводило кое-кого в состояние легкого шока: «Как вы сказали, кто-кто, помощник прокурора?! А что он здесь делает?! Ловит кого-нибудь?! Что, крупные неприятности у кого-нибудь из ваших?! Нет? Пришел просто так послушать?! Доклад по квантовой теории поля пришел послушать, да? Ну, бросьте, не делайте из меня дурака, так я вам и поверил, скажите правду! Я никому не расскажу, ейей!» У нас на ученом совете кто-то даже поднимал вопрос о том, чтобы посоветовать Валерию умерить свою активность, дабы не вводить народ в смущение. Но мудрый Кирилл Павлович сказал, что делать этого не стоит, неудобно, все устроится само собой: Валерий походит, походит, да и перестанет, надоест ему ушами хлопать. Так оно и случилось: Валерий, как и многие другие любители, скоро поостыл (или он что-то почувствовал, или ему намекнуло его собственное начальство) и на семинары ходить перестал; продолжал регулярно являться только на семинар Эль-К, к которому питал глубочайшее почтение. Он честно сознавался, что и у Эль-К не понимает ни капли из того, что там говорится, но само созерцание Эль-К, по его словам, доставляет ему «эстетическое наслаждение», — я уже сказал, что он старался подражать Эль-К во всем. Эль-К это льстило, он находил, что Валерий далеко не глуп, не лишен способностей, хотя и не всегда бывает основателен…