Тесть с тещей попрощались и пошли к своему «мерседесу», а Паула поднялась на второй этаж покормить дочку. Дневной сон закончился.
— Я хочу еще раз поблагодарить тебя, Фредрик, за все, что ты для меня сделал, — сказала Бодиль. Теперь, когда все разошлись, голос ее стал другим — более мягким, более интимным.
— Я? Я ничего не сделал! — удивленно, почти испуганно воскликнул Фредрик.
— Ты был моим надежным лоцманом в лабиринте общины, — со значением произнесла Бодиль и положила ладонь ему на плечо.
Фредрик болезненно, но растроганно улыбнулся:
— Но это моя работа.
В это время Фабиан потянул его за руку:
— Папа, мне скучно.
— Мы выйдем с ним ненадолго, — извиняющимся тоном сказал Фредрик.
— Надеюсь, мы и дальше будем сотрудничать, — продолжала Бодиль. — Ты все еще сидишь в отделе по экономическому содействию? Никогда нельзя ни в чем быть уверенной, особенно теперь, когда люди меняют работу чаще, чем сорочки. Только установишь с человеком контакт, глядь, а на его месте уже другой.
— Думаю, что я еще поработаю на своем месте, — улыбнувшись, возразил Фредрик. — Фабиану не терпится. Увидимся на фуршете.
Он шел с Фабианом по узкой полоске пляжа. Сухие черные водоросли прилипали к подошвам, сломанный тростник громадными кучами лежал между камней, словно какие-то сумасшедшие птицы строили здесь свои гнезда.
Мальчик побежал вперед. Хорошо, что они вышли прогуляться по свежему воздуху, Фабиан и так слишком долго скучал без движения среди взрослых, тем более в таком месте, где детям вообще нечего делать. Да, если честно, то и ему самому тоже там делать нечего. Он прикрыл глаза и расслабленно подставил веки теплым лучам солнца. От моря тянуло тяжелым прохладным духом водорослей и иссиня-черной глубины.
Когда Фредрик открыл глаза, он увидел, что Фабиан стоит у самой воды и внимательно смотрит, как черно-коричневая пена лижет носки его ботинок и откатывается назад. Это была любимая игра Фабиана — мальчик познавал мир, испытывая его границы. Вот и сейчас игра закончилась как обычно: Фабиан сделал маленький шажок вперед, и следующая волна окатила ему ножки. С отчаянным криком он бросился к отцу. Пришлось срочно вернуться на элеватор и положить на батарею отопления носки и ботинки, а Фабиану разрешили побегать босиком.
На фуршете осталось человек двадцать. Все наперебой говорили, что выставка удалась.
Теперь, когда все было позади, Паула успокоилась. Оливия, сытая и довольная, лежала в коляске, окидывая мир не по возрасту проницательным взглядом. За стеклянным торцом чердака солнце садилось в море — сначала медленно, а затем, как будто его выпустила чья-то невидимая рука, стремительно скатилось за горизонт.
Несмотря на протесты Бодиль, они засобирались.
— Мне очень жаль, но детей надо вести домой, — сказала Паула и встала. — Но почему бы вам не пойти с нами и не продолжить торжество? — предложила она, обратившись к гостям. — Заодно мы покажем вам дом.
Некоторые гости вежливо отказались от приглашения и отправились по домам, а остальные пошли к дому Фредрика и Паулы. Стоял ранний весенний вечер, дорога вилась мимо полей, нераспустившихся еще дубов и кустов шиповника.
Паула обожала показывать гостям свой недавно купленный дом, рассказывая любимую историю о том, как они сразу поняли, что это их дом. Далее следовал рассказ о сцене на веранде, о странном дежавю, посетившем их в тот день, об ощущении, что они наконец-то вернулись к себе. Рассказывала Паула и о необычайно низкой цене, и о том, что все прошло очень быстро и гладко — так, словно дом дожидался именно их.
Коллеги-художники осматривали просторную мастерскую и завистливо вздыхали. Одна художница пришла вместе с мужем-фотографом, работавшим в журнале, тематикой которого были дома и интерьеры.
— Мы делаем серию о домах творческих людей, и ваш дом очень подходит для такого репортажа, Паула. Я предложу этот вариант редакции. Ничего, если я сделаю пару снимков?
— Никаких репортажей, — решительно заявила Паула, подняв руку.
Но, увидев камеру и умоляющий взгляд фотографа, сдалась и, смеясь, пожала плечами. Никто даже не подумал спросить согласия у Фредрика.
Гости осмотрели весь дом — комнату за комнатой. Из детской они перешли на балкон, откуда принялись любоваться холмистым пейзажем, погружавшимся в легкую вечернюю дымку, окутавшую окрестные поля.
— Вид и правда фантастический. Тот, кто выбирал место для дома, был в душе художником, — громко восхищалась Бодиль Молин, облокотившись на перила балкона.